Владимир Царицын - Пленники замкнутой бесконечности

— Привет, сестрёнка! — весело сказал Вэлз. — Как здоровье гения?

Альгатора подняла глаза, и Вэлз увидел в них боль. Он согнал с лица беспечную улыбку и озабоченно спросил:

— Что, совсем плохо?

Альгатора кивнула.

— Плохо… Он хочет умереть. — И заплакала, уткнувшись носом в плечо Вэлза.

Вэлз гладил её пепельные волосы и молчал. Говорить что-то обнадёживающее, утешать, было бессмысленно. Все знали, что Ольм умирал. Гурий не скрывал информацию о состоянии здоровья руководителя, напротив — показывал всем желающим результаты тестов и анализов. Ольма могла бы спасти только прямая пересадка практически всех внутренних органов, но донорские органы взять было негде, да и условий для проведения подобной операции изначально не предусматривалось.

Альгатора отстранилась.

— Иди к нему, — сказала она, глотая слезы. — Он тебя ждёт…

И, не оглядываясь, вышла из гостиной.

Ольм сидел, сгорбившись, за рабочим столом, и что-то писал обыкновенной ручкой в обыкновенной тетради.

— Проходи, собиратель кореньев, — сказал он, не поднимая головы и не прекращая писать. — Я сейчас закончу.

Вэлз смотрел на согбенного старца и с трудом узнавал в нём энергичного, жизнерадостного и остроумного человека, каким он был всего каких-то пару месяцев назад. Тогда ничто не предвещало такого молниеносного угасания. Учёный был полон сил и, несмотря на свои семьдесят два года, ежедневно ходил в спортзал, где полчаса занимался на тренажерах, а потом становился в стойку — Ольм был постоянным спарринг-партнёром Вэлза по древнериэльской борьбе харай-такки.

Кроме борьбы, было у Ольма еще одно увлечение — планеризм. Частенько вечерами его видели летящим высоко над долиной. Ольм пытался и Вэлза приобщить к полетам на аэрокрыле, но Вэлзу было всё время некогда. Теперь-то уж точно, полетать не придётся долгое время…

— Ты принёс отчёт Гнюйса?

Вопрос Ольма оторвал Вэлза от воспоминаний.

— Да, вот он, — сказал Вэлз, протягивая Ольму пластик.

Ольм вытащил из папки несколько печатных листков, быстро пробежал их глазами и со вздохом отбросил в сторону.

— Как я и предполагал, — сказал он. — Это не отчёт, это — его признание.

— Признание? — удивился Вэлз. — Признание в чём?

— Гнюйс не намерен продолжать работы по подготовке к операции по разворачиванию пространства. Это следует из тех мероприятий, которые он, якобы, запланировал. Гнюйс желает всё оставить так, как оно существует в настоящий момент. Выход во внешний мир ему не нужен.

— Но почему?

— Возможно, он сошёл с ума… впрочем, это маловероятно. Я склоняюсь к мысли, что здесь сыграл роль комплекс его неполноценности. Скорее всего, Гнюйс желает стать диктатором затерянного мира… У меня вся надежда на тебя, Вэлз. — Ольм подвинул к нему тетрадь, в которой делал записи перед его приходом. Постучал пальцем по кожаной обложке тетради. — Здесь мои соображения обо всём случившемся, анализ ошибок, а также инструкция по проведению операции, которую я хотел провести сам, но которой придётся руководить тебе. Я обобщил все наши разработки, ещё раз всё просчитал и выверил. Теоретически обратный процесс должен произойти так, как я запланировал. Но если, всё же, где-то есть ошибка, то ты сам должен искать новый путь, возможно, совершенно иной.

— Постой, Ольм, — горячо воскликнул Вэлз. — Мне кажется, что ты рано себя хоронишь, как учёного.

Ольм горько усмехнулся.

— Я хороню себя, как человека, — спокойно произнёс Ольм и, заметив, что Вэлз собирается возражать, поднял руку, приказывая молчать. — Не спорь и не говори того, во что сам не веришь. Я умру очень скоро, Вэлз, возможно, уже сегодня. Я обречён. Организм мой изношен до предела. Нет ни одного здорового органа…

— Ты веришь Гурию?.. Он может ошибаться, — возразил Вэлз. — Или нарочно наговаривать. Ведь Гурий тебя ненавидит… Из-за Альгаторы.

— Ты прав, Вэлз, Гурий может ошибаться, Гурий может наговаривать. Но я-то — учёный. Я и без Гурия знаю, что, практически, труп. Но дело даже не в этом…

Ольм пристально посмотрел в глаза молодого учёного.

— Я не имею права жить, — сказал он.

— Ты, по-прежнему, не можешь простить себе того, что произошло, — догадался Вэлз Вулли.

Ольм отрицательно покачал головой.

— Этот грех несмываем, но я сейчас не о нём… Вспомни тот день, когда мы чуть не погубили Риэлу.

— Я помню его во всех деталях, — вздохнув, произнёс Вэлз.

— В каком состоянии вы нашли меня на центральном пульте управления экспериментом?