Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера

По спине Лаймы пробежали мурашки, под ложечкой екнуло, сердце дало сбой. Но она не потеряла присутствия духа, выдержала колдуньин взгляд.

— Я тебе не дочь, — заявила Лайма. — И ни от кого я не отрекалась и не хочу отрекаться и впредь.

Белые брови колдуньи прокатились по черному лбу и собрали кожу в морщинистый узор, подобный узору на панцире черепахи.

— Храбрая девочка, — сказала Агата. — Мтити, я одобряю твой выбор. Дай ей вещь.

Мтити отошла в угол и взяла с комода горшок, похожий на ночной, но без характерной ручки.

— Вот, — сказала она. — Возьми, Лайма.

Лайма не взяла горшок в руки, наоборот, спрятала руки за спину. И настороженно спросила:

— Что это?

Мтити вопросительно посмотрела на Агату, та укоризненно покачала головой и сказала:

— Это твой путь на четвертый уровень.

Лайма не шевелилась и молчала. Агата снова сложила кожу на лбу в черепаший узор и спросила:

— Разве тебе не хочется на четвертый уровень?

Лайма пожала плечами.

Пауза затянулась. Немигающий взгляд Агаты жег Лайму, но она не отводила глаз, потому что отвести взгляд значит проиграть, а это… Да что это такое, черти их всех возьми! Она сюда пришла развлечься, а ей устроили мистическую трагедию, да пошли они все к бесам и демонам!

— Стой, — тихо произнесла Агата. — Никому не давай опрометчивых обещаний, даже самой себе. И никогда не призывай чертей, даже мысленно, они реальнее, чем ты полагаешь. Возьми вещь.

Лайма протянула руки и взяла вещь. Она выполнила этот приказ бездумно, как тот человек-автомат, которого показывал на прошлой неделе заморский фокусник. И как только Лайма поняла это, она возмутилась, оскалилась, фыркнула и разжала пальцы. Вещь не выпала. Лайма посмотрела на свои руки и увидела, что пальцы не разжались, она только думала, что разжала, а реально ничего не произошло.

— Ах ты, колдунья черножопая… — прошептала Лайма и заскрипела зубами.

Агата улыбнулась, впервые за весь разговор, и улыбка у нее оказалась такая, что заморский крокодил рядом с ней — образец любви и красоты. Зубы редкие, кривые, а в глазах нет ни намека на любовь или сочувствие, одно только злобное торжество.

— Да, мы, колдуньи, такие, — сказала Агата. — Думала, раста — только пляски да оргии? Нет, милая, раста — это боль и смерть. Но не твоя боль и не твоя смерть.

Лайма вспомнила, как Мтити однажды принялась пересказывать растаманское священное писание. Все боги темные, все силы злые, нет для грешной души ни спасения, ни перерождения, загробных наград никто не сулит, радуйся, что в зомби не превратили, и довольно с тебя. Высшие силы любви не знают, смотрят на смертных в лучшем случае как на говно, в худшем — как на пищу. Такое восприятие мира испугало Лайму, она не ждала ничего подобного, обряды-то у колдуний милые и так глубоко проникнуты духом любви…

— Ну так должен же кто-то кого-то любить, — сказала Мтити, когда Лайма поделилась с ней своим недоумением. — Вас, пятколицых, светлые боги любят, вам все равно, любить друг друга или нет, а нас, черножопых, никто не полюбит кроме нас самих. Вот и любим друг дружку.

Тогда Лайма решила, что не станет задумываться над темной стороной растаманской веры, а будет вечно скользить по ее краю, где нет злобы и ненависти, а есть только чистая и всепоглощающая любовь, и неважно, светлая она или темная. И пусть Мтити считает эту любовь минутной передышкой в вечности зла, Лайме нет до того дела. Лайма не увидит зла, не услышит зла, не станет говорить о зле, и тогда зло неизбежно минует ее. На худой конец, можно помолиться светлым богам…

Мтити долго смеялась над последней мыслью Лаймы. Кому молиться — личное дело каждого, но стоит ли отвечать на твои молитвы, и каким образом — личное дело бога, которому молишься. И если ты давно и твердо стоишь на темной стороне, то для светлого бога твоя молитва — почти как плевок в бороду.

— Погоди, — перебила ее Лайма. — Какая светлая сторона, какая темная? Ты так говоришь, будто боги построились в два строя и сражаются стенка на стенку, как воины в битве.

— Все верно, — кивнула Мтити. — Ты правильно поняла суть нашей веры.

— Но тогда вы поклоняетесь не тем богам! — запротестовала Лайма. — Вредным, злобным богам, врагам рода человеческого! Которые спят и видят, как погибнет мир, как все рассуждающее и любящее сотрется с лица земли!

— И снова ты права, — согласилась Мтити. — Но что нам осталось делать, когда светлые боги отвернулись от нас? Ты родилась и выросла свободной, ты не знаешь, как бывает, когда брат режет брата, а сестра вяжет сестру как скотину и выменивает на бутыль огненной воды.