Вадим Проскурин - Восемь дней Мюллера

Или нет? Предположим на минуту, что из всего происходящего реально только одно — Мюллер в дурдоме. Не зашел с коротким визитом по какой-то нелепой причине, которую и сам не вполне понимает, а находится здесь как пациент. Мания величия, нормальный такой псих в маниакальной фазе, мерещится ему, что великий медик, это немного странно, чаще безумцы воображают себя королями или пророками, но бывает и более нелепый бред, вот, помнится, одному мерещилось, что он громадная черепаха, на спине которой стоит мир, но не тот, в котором все живут, а другой, так тот бред был намного удивительнее, чем возомнить себя великим знахарем. А еще была женщина, с березами разговаривала, а мертвые души, заточенные в стволах, ей отвечали… Но достаточно отвлекаться, вернемся к исходному вопросу. Версия первая — Мюллер великий медик, каждые пять лет беседует с Птаагом, а тот по его просьбе творит чудеса, вон, однажды жену оживил и избавил от пьянства… И версия вторая — Мюллер заперт в психическом отделении в палате с решетками… нет, без решеток, он же не буйный… неважно… Так какая версия вероятнее? Господи… Нет-нет, стоять! Чуть было не помолился, а это нельзя, потом сам не заметишь, как все выйдет из-под контроля. Но если верна вторая альтернатива… а верна скорее всего она… Тогда от молитвы не должно быть ничего страшного… Но если верна первая?

— Господин Мюллер, с вами все в порядке? — спросил женский голос.

Мюллер вздрогнул и обернулся. Молодая рабыня подай-принеси, светлокожая, из долговых, не из черножопых, в больнице этих девчонок называют сестрами милосердия, дурацкое прозвище, непонятно, откуда взялось…

— Да, все в порядке, — услышал Мюллер собственный голос. — Задумался. Подскажи мне, подруга, у вас тут недавно одного психа приняли… у него что-то с телефоном было неправильно…

— А, этот, — улыбнулась рабыня. — Его господин Ион лично привел. Пойдемте, провожу.

Она провела Мюллера в тихое отделение, в предпоследнюю палату по левой стороне, с номером тринадцать на двери. Мюллер вошел внутрь и удивился. Он был уверен, что попадет в просторную горницу о трех окнах и шести кроватях, и будет здесь разить безумием так, что хоть топор вешай, обыватели не верят, но есть у безумия свой характерный запах, знающему человеку его ни с чем не перепутать. Будет в палате шестеро больных, и двум будет все равно, третий спрячется под одеяло с головой, четвертый примется бормотать невнятные бредни, пятый станет ему поддакивать и подхихикивать, а шестой, последний, застынет в нелепой позе, как статуя. Сколько Мюллер ни посещал тихое отделение, всегда происходило так, разве что с небольшими вариациями. Но не в этот раз.

Палата была двухместная, а в дальней ее стене была дверь, которая вела, как внезапно понял Мюллер, в туалет новомодной конструкции, с водяным сливом, там еще в той же каморке должен быть душ с горячей и холодной водой. Но почему в палате только один больной, а вторая кровать не занята? Разве бывает такое в наши тяжелые дни?

В коридоре зазвонил колокольчик, рабыня убежала на зов. Больной на кровати открыл глаза и сказал:

— Привет. Быстро ты добрался.

— И тебе привет, — отозвался Мюллер и сел на другую кровать. — А ты кто?

— Сигнет, — сказал псих. Понял по глазам Мюллера, что тот не понял, и пояснил: — Имя такое, на древнем языке означает «лебедь». Большая водоплавающая птица.

— Очень приятно, — сказал Мюллер. — А меня зовут Мюллер, на древнем языке означает «мельник». Это такой вид крестьянина.

— Я знаю, что такое Мюллер, — сказал Сигнет. — Странно, что ты не стал менять имя. Папаша, — он улыбнулся чему-то непонятному, как улыбаются безумцы, когда говорят невпопад, — Семнадцать мгновений любишь, да?

— Чего? — не понял Мюллер.

— Значит, нет, — сказал Сигнет. — Лучше бы назвался как-нибудь нейтрально, Тоби, например…

— Тоби? — переспросил Мюллер. — А что это значит на древнем языке?

— Не знаю, — сказал Сигнет.

Некоторое время они молчали. Затем Мюллер сказал:

— А ты не слишком похож на чокнутого. Зачем ты здесь?

— А я-то откуда знаю? — пожал плечами Сигнет. — Это твой бред, не мой.

— Бред? — переспросил Мюллер.

— Я сказал «мир», — сказал Сигнет. — Твой мир, не мой. А в какой мере это бред, кому лучше знать, как не автору?

Он рассмеялся.

— Ты как бы намекаешь, что я творец мира? — спросил Мюллер. — А почему я?

— А кто, если не ты? — улыбнулся Сигнет.

Мюллер не нашелся, как ответить на этот вопрос. Помолчал, затем спросил: