Владимир Михайлов - Михайлов В. Сторож брату моему.Тогда придите ,и рассудим

— Счастья? Простите, но я не знаю, можно ли оперировать такими понятиями. Отсутствие точной терминологии, невозможность выразить на языке математики…

— Счастье, почтенный наш гость, счастье — категория, которой можно и нужно оперировать везде, даже если она не описывается уравнениями. Скажите: живя в потоке информации, на небывалых скоростях, в самых необычных средах, на иных планетах, и так далее, — живя во всем этом, стали ли вы душевно упорядоченнее? Может быть, вы живете богаче, слов нет; и что же? Вы съедаете больше нас — но и мы не голодны; у нас меньше информации — но и меньше поводов для стрессов и для духовного пресыщения и отупения… У вас искусство — но и у нас тоже, посмотрите наши скульптуры, наши полотна — возможно, они покажутся вам устарелыми, а может быть — наоборот… Ваши ткани тоньше — но и наши греют в стужу; ваши дома выше — но и в наших уютно и тепло. Мы не столь многогранны — но тем больше остается у нас времени, чтобы думать о жизни и друг о друге, и видеть то, что вокруг нас, и наслаждаться цветением яблонь весной и золотом осенней листвы… Вы считаете, что мы должны завидовать вам, но подумайте — не обстоит ли дело как раз наоборот?

— Знаете, такой способ ведения дискуссии…

— Да о чем и зачем нам дискутировать? Вы сказали то, что хотели, я ответил то, что думал, — и все.

— В конце концов то, что говорите вы, один из десятка диктаторов, вовсе не обязательно..

— Диктаторов?

Хранитель невесело улыбнулся.

— Нет, гость мой, мы не диктаторы, мы просто люди, обслуживающие компьютер, — всего лишь. Что можем мы диктовать? Только то, что появляется на выходе машины; какие же мы диктаторы? Скорее уж компьютер — но и он не диктатор: бессмысленно давать такие определения комбинации кристаллов и плат… Нет, здесь нет ни диктаторов, ни угнетателей, ни самодержцев, ни даже особо привилегированных граждан… Есть не очень высоко, с вашей точки зрения, но логично организованное общество, в котором нет богатства, но нет и излишеств, в котором немного благ — но распределяются они справедливо. Это было бы невозможно в обществе с менее высокими моральными устоями, но ведь наше — запомните: наше никогда не знало и не представляет другой возможности! Мы происходим не от дикарей, а от людей, рискнувших выйти к звездам куда раньше вас. Скажу откровенно: вы ушли намного дальше, но и потеряли, мне кажется, неизмеримо больше… Не верите мне — поговорите с остальными Хранителями, с любым прохожим по улице, послушайте, что ответят они…

— Мне достаточно будет сказать: я предлагаю жизнь взамен смерти — и вопрос будет решен сразу же.

— Жизнь, какой мы не хотим, — взамен смерти, в которую мы не верим. Вопрос решен, но не в вашу пользу.

Шувалов сидел, опустив голову. Дипломатия оказалась бессильной. Увы. Но если обезумевший отказывается покинуть горящий дом, разве его не вытаскивают насильно?

— Что же, — он поднял голову. — Пеняйте на себя. Вижу, что мне придется покинуть вас, не добившись успеха.

— Видимо, вы правы.

— Я передам моим товарищам…

— Вы им ничего не передадите, — сухо сказал Хранитель. — Вы совершили преступление и будете наказаны согласно закону. Думаю, вам самому придется убедиться в том, что прокладка линий от солнечных батарей идет успешно… Безусловно, так обращаться с гостем — крайняя мера; но, во-первых, закон у нас одинаков для всех, а во-вторых, мы не можем допустить, чтобы люди начали сомневаться в правильности нашего пути. А ведь вы не угомонитесь, и попытаетесь распространять ваши необоснованные страхи, и разбрасывать ваши приманки, которые кому-то могут показаться соблазнительными. Все это заставляет меня идти на крайние меры. Во всяком случае, на какое-то время. Потом… Когда-нибудь потом мы встретимся снова и поговорим. А сейчас я должен извиниться: мне пора. Не бойтесь: мы не хотим вам зла, и с вами не случится ничего плохого.

Уже в дверях он обернулся:

— И с нами тоже.

Питеку не пришло в голову нарвать цветов, чтобы с ними встретить Шувалова: в его эпоху такие знаки внимания не ценились — цветов повсюду росло множество, но их не ели. Он проявил всю свою ловкость и достал все-таки немалый кусок жареного мяса — по его мнению, это как раз подходило к случаю. Потом он занял наблюдательную позицию напротив дома Хранителей и стал ждать, держа мясо так, чтобы его выразительный запах не щекотал ноздри. Питек не сомневался в том, что Шувалов выйдет из дома свободным и торжествующим, а если и не выйдет, принявшись сразу за дело, то непременно вышлет кого-нибудь за Питеком, чтобы через него передать экипажу указания: вряд ли Шувалов сомневается в том, что Питек находится поблизости.