Андрей Жвалевский - Те, которые

Оказался он прав и сейчас. Аспирин приглушил ноющую боль в голове, да и тошнить, кажется, стало поменьше.

Я сел в кровати и, противу ожидания, это действие не вызвало катастрофических последствий.

– Вы пока посидите, Александр Петрович, – Миша обрадовался еще больше, – а я вам газетки почитаю. Вот, «Московский комсомолец»… ой… Я лучше другое что-нибудь…

– Миша, – строго сказал я, – если утаишь от меня правду, выгоню из импресарио!

Угроза была липовой. Мой импресарио меня полностью устраивал. Под невзрачной Мишиной внешностью скрывался свирепый бухгалтер. Ни один журналист не мог похвастаться, что побеседовал со мной бесплатно. Все попытки очернить мое имя пресекались жестоко, но не сразу. «Пусть, пусть раздуют скандальчик, подогреют интерес публики, – говорил в таких случаях Миша, – тут-то мы их и прихлопнем рубликом». И всегда прихлопывал.

Но Миша все равно испугался. Вернее, очень натурально изобразил испуг.

– Хорошо! Но вы не волнуйтесь, тут есть… не очень хвалебные слова…

– Вот если «эМ-Ка» меня хвалить начнет, я тебя точно выгоню!

– Читаю, – торопливо отозвался импресарио. – «8 мая в галерее Звягинцевой состоялась…» Э-э-э…

– Миша! – я грозно сдвинул брови.

– «…состоялась, как мы сначала подумали, презентация новой московской помойки. Ан нет! В салоне обосновался вернисаж скандально известного художника…»

– «Художника» в кавычках?

– Да, – виновато признался Миша.

– Так и читай – «художника в кавычках»!

Я улегся на кровать, но не потому, что стало плохо. Наоборот, хотелось с максимальным комфортом насладиться этим опусом.

– «…художника в кавычках Добрышева. Впрочем, этот… в кавычках… деятель искусств совершил полезную для общества работу, собрав металлолом с улиц города. Удивляет другое – удивляют доверчивые посетители, которые гладят эти железяки, надевают их на головы и даже (ужас какой!) лижут их…»

Этот пассаж меня заинтересовал.

– Правда лижут? – спросил я, массируя виски.

– Художник Луговой лизнул «Антрацит», – сознался Миша. – Но я сразу же пресек. Дальше читать?

– Давай.

– «Все эти чесалки хороши для спин бомжей, которые…» – импресарио вдруг запнулся.

– Миш, – сказал я озаренно, – ты им сколько заплатил?

– Да как я мог?!

Менее опытный человек услышал бы в его голосе только гнев праведный. Но я знал Мишу не первый месяц и поэтому погрозил пальцем. Мой импресарио понял, что запираться бессмысленно, и вздохнул:

– Пять штук евро… Но был уговор, чтобы без намеков на прошлое!

– Ничего, ты еще в суд на них подашь, – давясь от смеха, предположил я.

Миша засопел теперь уже с искренним возмущением:

– Я бы и так подал. Мы договорились: я подаю, они извиняются, подписываем мировое… и они получают пять тысяч. Теперь три получат, подлецы!

Я хрюкнул. Миша, с его тонкой натурой, умел найти неожиданное оскорбление. Я сам был свидетелем, как он смертельно унизил одного бизнесмена. Бизнесмен в «ревущие девяностые» явно поднялся на рэкете, и прошедшие годы не изгладили память об этом. Когда Миша, дико извиняясь, отказался продать мое любимое «Пианино» за бешеные деньги, бизнесмен обложил его с ног до головы виртуозным многоэтажьем. А в ответ услышал тихое: «А вы… дурак!». Хорошо, что Меценат не допустил мордобоя, в котором у Миши не было ни единого шанса. Но несостоявшийся покупатель долго еще орал из прихожей: «Меня! Дураком! Ты знаешь, кто я, сука? А меня дураком! Ты у меня кровью умоешься!».

Кстати, потом Миша ему под видом «Пианино» втюхал один из неудачных проектов за половину первоначально предложенной бешенной суммы.

– Миш, – спросил я, вытирая слезы с невидящих глаз, – а почему нельзя было просто заказать им ругательную статью? Официально?

– Во-первых, так никто не делает, – снисходительно ответил он. – Во-вторых, пришлось бы платить налог, что подняло бы цену на…

– Все-все! – я поднял руки, сдаваясь. – Ты прав. Ладно, хрен с ним, с «эМ-Ка». Где-нибудь хвалят?

– Да все остальные хвалят! Причем бесплатно!

Импресарио тут же стал зачитывать самые яркие панегирики. Я лежал и думал: «Интересно, чем он больше гордится – нашим успехом или тем, что за хвалебные статьи не пришлось платить?»

Сидя в теплом и мягком кресле, так приятно слушать, как шелестят банкноты! Особенно когда осознаешь, что эти банкноты тобою честно заработаны.

– Восемнадцать тысяч, – бормотал Миша. – Раз, два, три…

– А можно, – неожиданно для себя попросил я, – я возьму пачку?