П Шуваев - Не заплывайте за горизонт или Материалы к жизнеописанию одного компромиста

- Господи помилуй, - сказал Толик. - Сашк, ты случаем не аббат?

- Отнюдь. Тебе исповедоваться захотелось, сын мой?

- А кто выдумал, что история - одна большая ошибка?

Сашка громко и презрительно фыркнул.

- Не знаю, кто был первым, но смею думать, что эта оригинальная мысль осенила его после неудачной охоты на мамонта. Окстись, радость моя.

- Ага, - сказал Толик.

С членораздельной речью у него получалось как-то не то чтобы слишком хорошо. И было такое не весьма приятное ощущение, будто не то чтобы почва уходит из-под ног, но мало под ногами этой почвы, скользко, а стоять удается единственно лишь потому, что для пущей уверенности ухватился за какую-то травинку. Травинка в случае чего заведомо не выдержит...

- Ну что? - сказал Сашка. - Грустно тебе? Вот это прочти.

- Еще грустнее станет?

Поразительно, однако, что уже после смерти Гершковича при изучении рукописей скриптория одного из католических монастырей севера Италии был обнаружен кодекс, автора которого можно было бы считать его ближайшим предшественником. Впрочем, этот документ до сих пор остается одним из самых загадочных и невероятных письменных памятников. Все физические методы исследования согласно датируют его второй половиной 2 века; этой датировке не противоречит ничто, кроме содержания кодекса. Элементарный здравый смысл мешает допустить, что в столь раннюю эпоху могло появиться сочинение, трактующее о проблемах технократического общества. Поэтому распространено мнение, что "Технократия" представляет собой крупную, широко задуманную мистификацию, вполне осуществимую (хотя и не без труда) на уровне технологии 21 века. При всей своей привлекательности эта гипотеза не дает приемлемого объяснения целей такой авантюры. С другой стороны, авторы, склонные допустить античное происхождение "Технократии", обыкновенно оказываются вынуждены, вслед за Дитрихом Базельским, придумывать некую многовековую традицию, о которой ничего не известно ни нам, ни древним авторам. Создатель кодекса не сделал ничего, чтобы помочь нам связать его с какой бы то ни было традицией: даже имя его - Q. Sestertius Minor - вне всякого сомнения вымышлено.

- Ух ты, ....! - сказал Толик.

- Что вас смущает, сударь мой?

- Квинт Сестерций, это же надо! И Дитрих Базельский...

- Ну и что, ну переехал Теодорих в Базель, ну и пускай живет... Или, может быть, так звали Базельского жонглера.

- Что?

- Да того, который в бисер игрался. А Квинт - явный псевдоним. На самом деле он Децим.

С другой стороны, нельзя утверждать, что такой текст не мог быть написан во времена Империи. Так, результаты моделирования, проведенного Соколовым и Салливаном, показывают, что "Квинт" мог, исходя из существенной для античного сознания оппозиции "свободный/раб", попытаться представить себе общество, не нуждающееся в рабском труде. Полупародийный характер текста при вполне возможном для образованного римлянина отвращении к плебейской уравнительной утопии мог позволить ему сконструировать утопию, где функции "орудий говорящих" полностью передоверены "орудиям немым". Однако этот же анализ показывает крайне малую вероятность создания "Квинтом" его социологии, исходившей из примата очень широко понимаемой свободы и из тезиса: "Быть гражданином недостойно свободного человека, равно как быть свободным недостойно гражданина". Впрочем, если допустить появление этих тезисов (обусловленное хотя бы неприятием военно-бюрократической системы и циническим отказом от какой бы то ни было из служащих ей идеологий), то из них и некоторых не высказываемых прямо предположений мы - но едва ли древний римлянин! - можем вывести практически все содержание кодекса.

- Как тебе этот Публий? - осведомился Сашка.

Толик не ответил. Толик просто не в силах был сказать нечто хоть сколько-нибудь связное, потому что мистификация становилась уже трехслойной. Не считая Дитриха Базельского...

- Если честно, - сказал Сашка, - по-моему, этот тип мог даже и существовать. Но если существовал - черт возьми, какой же это был клевый парень!

- Бред, - сказал Толик.

- Эх, какой был парень! Вот бы его в гости пригласить... С амфорой фалерна.

- Опимианского, столетнего? Ну тебя.

- Так бред, говоришь? Быть, говоришь, не может? Дай сюда, я тебе покажу маленький фокус.

Сашка раскрыл покетбук ближе к концу.

- Видишь?

Ничего особенного Толик не увидел. То есть ничего более бредового, нежели имел уже наблюдать. Потому что на левой странице был список иллюстраций, а на правой, разумеется, никаких иллюстраций не было. Только в самом низу в четыре строчки шли черные кружки с маленькими белыми цифрами внутри.