П Шуваев - Сказание о морде небритой

- Уж помолчал бы лучше, старый хрен, - Кварк, похоже, вновь обрел всю свою галантность и обходительность, что, однако же, не помешало ему покинуть помещение.

Снаружи раздался громкий облегченный вздох. Профессор строго посмотрел на небрита.

- Итак, молодой человек, если я правильно вас понял, вы имели в виду обратиться ко мне на предмет дешифровки како-то там рукописи?

Небрит обреченно кивнул. Он все пытался вспомнить, в каком именно контексте упоминался профессор Перитрихий Триптофанович.

- А не кажется ли вам, что с вашей стороны в высшей степени неделикатно отвлекать от работы столь занятого человека ради предметов, представляющих более чем сомнительный интерес? - небрит собрался было ответить, но профессор не дал.

- Не говоря уже об этом, как могли вы подумать, что я способен заинтересоваться каким-то ветхим клочком бумаги? Я занимаюсь лишь передовой наукой, зарубите себе на носу!

Небрит кивнул. Он вспомнил, наконец, что свиток, где профессор упоминался, с дешифровкой древних письмен не соотносился отнюдь. Собственно, с профессором он тоже почти не соотносился: Перитрихий Триптофанович упоминался там лишь как пример индивидуума, отличающегося исключительным невежеством. Настолько исключительным, что не следовало верить ни единому его слову.

- Спасибо, - сказал небрит, - извините, пожалуйста. До свидания.

И вышел.

Снаружи была уже осень, с дубов падали большие ярко-желтые листья. У брата Аврелия отрасла густая щетина.

- Знаете, сявтой отец, - сказал небрит, - вы ведь тоже небриты.

- Воистину, - скорбно молвил брат Аврелий.

- А где же все остальные? - озадаченно спросил небрит.

Ведь возле дуба и впрямь больше никого не было. Брат Аврелий пригорюнился.

- Тигр наш или же, если угодно, тварь божия, тигром себя именующая, невзирая на нрав благочестивый и кроткий, не сподобясь в сих кущах приличествующего себе пропитания обнаружить...

- Чаю? - спросил небрит. - С плюшками?

- Воистину. Итак, покинул он сию убогую обитель. Наперсник же ваш, творение величайшее величайшего из алхимикусов...

- Что с ним-то случилось?

Небрит, правда, не думал, чтобы с Кварком могло произойти что-нибудь совсем уж нехорошее, но все-таки...

- Отродие диавольское, в сем лесу обитающее...

- Дриады, что ли? - небрит не всегда воспринимал столь обильное словоизвержение.

- Воистину так, увы! Оное отродье, употребив для гнусной своей цели свю силу своих чар... Бедный компаньон ваш... Грех плотский...

Брат Аврелий вновь погрузился в скорбную задумчивость. Небрит не знал, разумеется, что такое грех плотский, но дриады казались существами, в сущности, безобидными.

- Ничего, - сказал небрит, - согрешит и вернется. Пошли пока на опушку.

Брат Аврелий неохотно повиновался, бормоча себе под нос что-то про угодников, отступников и великомучеников. Но дойти до опушки им не удалось: внезапно что-то задребезжало, заколебалось, заколыхалось, дубовая роща исчезла, и небрит с братом Аврелием оказались на равнине, около высокого дерева, которое небрит уж никак не мог принять за дуб. Еще небрит обнаружил, что одет в нечто до крайности странное, хотя по-прежнему небрит.

- Приветствую тебя, брат мой во Христе, - обратился брат Аврелий к озабоченно сновавшему вокруг человеку.

Человек этот, облаченный в нечто, что с одинаковым успехом могло бы называться рясой, хламидой или халатом, приблизился, бормоча что-то неразборчивое, но отнюдь не благочестивое. При более внимательном рассмотрении лик его показался небриту странен: отчасти человек этот напоминал гоблина, отчасти цвельфа, а еще чуть-чуть - лемуров, какими их описал Афанасий Гризеус.

- Здравствуйте, - сказал небрит, - я небрит.

- Очень приятно, - ответил гоблино-цвельф. - И не скотт, надеюсь? Я Мерлин.

- Так вы потомок пришельцев? - машинально уточнил небрит, знакомый с американской фантастикой.

- Какого черта потомок? - Мерлин прибавил несколько таких отборных богохульств, что брат Аврелий заткнул уши. - Я сам уже сколько лет как пришелец, черт бы их всех побрал вместе с этим проклятым элонгером!

Встреча с пришельцем была для небрита в новинку, и он собрался было расспросить о жизни на других мирах, но Мерлин не дал ему вымолвить ни слова.

Видимо, по части собеседников в раннем средневековье было негусто, а Мерлину очень хотелось хоть кому-нибудь пожаловаться на поломку проклятого элонгера, на общую дикость нравов и на то, что бывшая, оказывается, где-то здесь станция обслуживания без предупреждения затонула (вместе с Атлантидой, решил небрит).