Гоар Маркосян-Каспер - Все зависит от тебя

— Выставил?

— В полном смысле слова.

Поэт улыбнулся.

— Не обижайся. Он ведь не церемонится только с очень близкими людьми.

— Да я не обижаюсь.

— И все же! Не взламывать же мне замок…

— «Ком», — вспомнил Дан. — Вчера он сказал, чтобы я в случае чего вызвал его по «кому».

— Чего ж ты молчишь? Давай, вызывай.

— Да, но… Это так срочно? И важно?

— Он не один? — спросил Ила Лес.

— К нему приехала жена, — объяснил Поэт. — Которую он уже декад пять-шесть не видел.

— Маран женился? — удивился Ила Лес. — Вот так дела! Интересно взглянуть… Не знаю, — сказал он, с опозданием отвечая Дану, — покажется ли это ему срочным и важным, но… Умер Ган.

— Ган?!

— Да, — сказал Поэт. — Я думаю, что Марану важно узнать об этом. И узнать вовремя. Похороны сегодня.

Дан больше не спорил, он нажал на шарик коммуникатора, в его памяти сразу ожила сцена в деревне под Вагрой, когда маленький тщедушный человечек в очках, почти забавный на вид, потребовал, чтобы его тоже арестовали вместе с Илой, не желая оставаться в стороне и трусливо выживать…

Маран ответил почти сразу, после совсем маленькой паузы, правда, голос у него был недовольный.

— Ну что там? — спросил он.

— У меня здесь Ила Лес, — сказал Дан кратко. — Умер Ган.

Маран молчал долго, наверно, целую минуту, потом вздохнул.

— Подождите немного, я подойду.

— Отчего он умер? — спросил Дан, отключая связь. — Он чем-то болел?

— Болел. Ты должен помнить. Когда вы навещали меня в позапрошлом году, я говорил Марану… — Ила Лес смотрел на Дана с легким укором, но тот уже вспомнил. У Гана были больные почки, ему посоветовали сменить климат, перебраться на юг, где посуше, и он уехал в Солану, далеко, потому и Маран с ним не встретился…

— Он там, в Солане, и умер? — спросил он.

— Нет. Умирать он вернулся в Бакну.

Ила Лес больше ничего не сказал, и Дан не стал спрашивать. Он вспомнил уже другой эпизод, когда Ган безоговорочно поддержал Марана в вопросе об архивах Высшего Суда… да и вообще он поддерживал Марана почти всегда, в отличие от Илы Леса, который месяца три колебался, он стал на сторону Марана с первой минуты и был на его стороне до… Нет, не до конца, но долго, дольше всех старых лигийцев, которые держались Марана, пока он сражался со сторонниками Изия, но отшатнулись, когда он пошел дальше… Но ведь не они одни. Дану припомнился тот день, когда Поэт сказал: «Ты слишком быстро уходишь вперед, Маран, я не успеваю за тобой»… Да, даже Поэт в какой-то момент засомневался, правда, ненадолго, но… Что же говорить об этих стариках, совсем не старых, в сущности, но стариках с инертным мышлением и приверженностью нормам своей юности… Маран даже не винил их и никого не упрекнул, когда они бросили его на съедение тем людоедам на Большом Собрании… Не упрекнул. Но ушел. И ни разу не обернулся…

Маран открыл дверь без стука, стремительно прошел в комнату и остановился перед Илой.

— Когда он умер? — спросил он и, не дожидаясь ответа, добавил с гневом: — Почему мне не сказали?! Почему ты не пришел ко мне раньше? Месяц назад, две декады? Я попросил бы землян… Я не дал бы ему умереть! Почему?!

— Я хотел прийти, — сказал Ила Лес. — Он не позволил. Ты же знаешь, Ган был упрямым человеком. Когда он говорил «нет», он говорил «нет», это отмене не подлежало.

— Но почему «нет»? Он не простил мне, что я разогнал Лигу?

— Нет, Маран. Он не хотел к тебе обращаться, потому что он тебя предал. То есть он считал, что предал. Я, знаешь, не считаю. Я думаю, мы не предали, а сделали выбор. Ты поставил нас в положение, когда нам пришлось выбирать между тобой и идеей, которой мы посвятили свою жизнь. И мы выбрали идею.

— Нет, — поправил его Маран, — это не так. Я не предлагал вам себя в идолы. Я предлагал другую идею.

— Неважно. В его понимании… Словом, Ган считал, что предал тебя. Переживал. И запретил мне к тебе идти. Он знал, что ты поможешь. Но стыдился твоего великодушия. Он ведь тебя любил, Маран.

— Я его тоже любил, — сказал Маран. — Я, наверно, должен был сам… Я ведь знал, что он болен… правда, не знал, что он настолько плох… Конечно, я должен был сам… — Его голос дрогнул, он отвернулся и отошел к окну.

— Невозможно все делать самому, — вздохнул Поэт. — Ты пойдешь на похороны?

— Конечно. Когда?

— Сегодня, — сказал Ила Лес. — В тринадцать.

— Хорошо. — Маран повернулся к окну спиной, он уже был спокоен.

— И еще. — Ила Лес вынул из кармана зеленый стеклянный диск, членский знак Лиги, и протянул его на ладони Марану. — Ган велел отдать его тебе.