Гоар Маркосян-Каспер - Ищи горы

И все-таки, как ни мучительно было это зрелище, полчаса назад они прошли через испытание более страшное. Дан бросил сочувственный взгляд на врача станции, сгорбившегося на заднем сидении — глаза Педро за прозрачным забралом защитного костюма напоминали глаза загнанной лани, а смуглое лицо казалось зеленовато-бледным… На периферии пятна они нашли живых людей, живых, но… Как страшный сон — карандашик диагностического дозиметра касается ничем не выделяющейся точки кожи, и на боковой грани карандашика вспыхивает цифра — приговор… Дан отлично представлял себе, каково Педро. На Земле безнадежных больных откачивали до упора, до последнего вздоха — тут их приходилось бросать на произвол судьбы, если быть точным, оставлять умирать. Сознавать свое бессилие невыносимо, а врачу, наверно, особенно. За последний век земляне отвыкли от бессилия, и это их деморализует гораздо больше допустимого… хотя земное могущество порой иллюзорно — в той же, например, медицине. Будь то на Земле, всех этих полуживых людей стали бы яростно откачивать в Радиационном центре — и что? Продлили б агонию, и только. А есть ли в этом смысл? Есть ли смысл? Дан знал, что вопрос этот существует давно, возможно, столь же давно, сколь сама медицина. По этому поводу не раз вспыхивали и затухали споры, но самая ожесточенная дискуссия развернулась в первой трети прошлого века, в разгаре пандемии СПИДа… вернее, не в разгаре, а когда пандемия пошла на спад, в разгаре было просто не до споров, в какой-то степени она застала мир врасплох, произошел качественный скачок, десятки, а может, сотни миллионов носителей вируса вдруг превратились в больных… Толчком к началу дискуссии послужила вынужденно сложившаяся практика — на пике пандемии, исчерпавшей все медицинские ресурсы и резервы, поневоле пришлось прибегнуть к элементам военно-медицинской доктрины, не отличавшимся гуманностью, но целесообразным, а именно, помощь оказывалась, в первую очередь, тем, кого еще можно было спасти, вывести в ремиссию, кому можно было растянуть болезнь, продлить жизнь, безнадежные и умирающие оставлялись «на потом», и для большинства это «потом» так и не наступало… Прагматизм. Позднее этот прагматизм стали называть дегуманизацией и яростно осуждать, но существовала и иная точка зрения, сводившаяся к тому же — есть ли смысл? Смысл не для врача, а для больного? Дан смотрел на дорогу и думал, что будь он на месте тех, получивших смертельную дозу людей, он предпочел бы, чтоб ему дали умереть… Да, но раз и навсегда решив это для себя, он никак не мог примириться с тем, что вынужден позволить умирать другим. Парадокс?..

Мобиль неожиданно резко затормозил, и Дан чуть не стукнулся лбом о ветровое стекло.

— С ума сошел? — возмутился было он, но Мит кивнул на радиометр, подрагивавший на тонкой длинной присоске за боковым стеклом.

Дан развернул карту.

— Возьми левее.

Вообще-то им нечего было делать здесь, в самом пекле. Их задача искать живых, а не колесить по району, где могли быть только мертвые. Просто Дан, пользуясь тем, что на них были защитные костюмы, решил срезать угол, но тут было небезопасно даже в костюмах… К слову, весь этот рейд оказался бесполезным, спасать было некого, вернее, всех, кого можно было спасти, уже вывезли армейцы, только в самые зараженные зоны они не заезжали… Вывезти-то вывезли, а дальше что?

О том же, видимо, думал и Педро. Когда Дан обернулся к нему, чтобы посоветоваться, тот, не дожидаясь вопросов, торопливо сказал:

— Мы зря теряем время, Дан. Здесь мне нечего делать. А там наверняка умирают люди.

Дан кивнул. Насупившийся Мит бросил на него вопросительный взгляд, без слов круто развернулся и поехал обратно. Обратно, на север от Вагры, где дислоцировались госпитали Наружной Охраны.

Дан буквально сбился с ног. Никогда в жизни он не попадал в подобный переплет. Две тысячи пациентов!.. Не считая тех, кто получил дозу ниже критической и не заболел, но всех их пришлось снабдить протектором, к счастью, эту нелегкую работу целиком взяли на себя Мит и Науро, наспех снабженные инструкциями и помощниками из числа врачей Наружной Охраны. А они с Мараном… Маран, не спавший двое суток уже до приезда Дана с Педро, держался на ногах только благодаря стимуляторам да еще, наверно, тому, что Поэт называл упрямством, но что было, скорее, силой воли. Пока хватало земных препаратов, обходились компьютерными лечебно-диагностическими системами — прикосновение щупа, полученная доза, схема лечения, необходимые инъекции… Две-три минуты на пациента, но… три умножить на сто, потом на двести, потом… Как ни проста была эта работа, доверить ее, вернее, не ее, а выполнявшую ее аппаратуру было некому в силу… Ну понятно. Поэт, пройдя через первую деревню и увидев, что сталось с ее обитателями, свалился с жесточайшим приступом стенокардии и был «изгнан», а точнее, отвезен Навером в Бакну и уложен в квартире Вениты. Сообщив об этом Дану на ходу, Маран добавил прерывавшимся от усталости голосом: