Гоар Маркосян-Каспер - Ищи горы

— Кинжалы, — сказал вдруг Маран.

— Что кинжалы? Кинжалы?! Думаешь, они годятся?

Вместо ответа Маран обернулся и попросил у одного из воинов, входивших в свиту Деци, кинжал. Тот неохотно, но дал. Трехгранный клинок с заостренным концом переходил в длинную — можно браться двумя руками, круглую рукоятку, завершавшуюся резким расширением в виде полушария, выковано все целиком, грубовато, но без изъянов.

— Веревка не соскользнет?

— Не думаю. Эта штука удержит.

— А не сломается?

— Лахская сталь?

Дан покраснел. Лахская сталь имела прочность невообразимую. Не гнулась, не ломалась, не ржавела. В ней были десятки присадок, и при анализе новых сортов выявлялись новые. За четыре года землянам не удалось воспроизвести этот сплав. Только трясясь от страха за свою жизнь, можно было об этом забыть.

Неужели я такой трус, подумал он зло.

Эта же мысль мелькнула у него через два часа, когда он осознал, что находится на том самом уступе… ни сразу после восхождения, ни позднее он не мог восстановить в памяти детали подъема, в воспоминаниях так и остался провал между минутой, когда он еще твердо стоял обеими ногами на земле, и невероятно долгим мгновением, когда прочно усевшись на камень, он провел ладонью по гладкой поверхности… обтесанной со старанием и любовью неведомым камнотесом? Он еще сомневался, когда его пальцы, продолжая движение, наткнулись на первый желобок вырезанного в камне узора…

Дан попробовал перевернуться на другой бок и охнул — после нового для него вида физических упражнений все болело, мышцы ныли. Он с завистью покосился на Марана, сидевшего у костра в свободной позе. Как ни в чем не бывало! Вот черт — все ему нипочем… Но тут Маран протянул руку за флягой, и по едва уловимому отличию этого несколько принужденного жеста от его обычных уверенных и изящных движений, Дан понял, что ему вовсе не «все нипочем», просто он делает вид… Спрашивается, почему? Почему он, Дан, может позволить себе валяться пластом и охать, а Маран непременно должен «делать вид»? Почему бы не расслабиться, когда тебя не видит никто, кроме друзей? Вот был бы напарник для Железного Тиграна, подумал Дан с легкой иронией, вспомнив, как шеф при первой встрече рассказал ему… дабы потешить его уязвленное собственным бездарным поведением на Торене самолюбие, не иначе!.. рассказал историю своего известного не только всей Разведке, но и любому мало-мальски осведомленному в делах космических землянину прозвища… «Лет тридцать с лишним назад, на Умбриэле, — говорил он, не глядя на Дана, — я глупейшим образом угодил в ловушку… не один, нас было двое… Ловушка — это, конечно, фигурально выражаясь, мы ее сами себе устроили, два идиота…»

Тут долетевший до ушей обрывок заставил Дана прислушаться к разговору.

— По сути дела это трагедия, — говорил Поэт, развалившись на шкуре и потягивая вино — дар Деци. — После того, как Ат сообщила мне, что есть человеческое мясо не только необходимость, но и добродетель, и что она никогда не перестанет это делать, ибо так повелел бог Нец…

— Как?! Повтори-ка!

— Так повелел бог Нец. А что случилось?

— Нет, ничего. Продолжай.

— После этого, как ты понимаешь, я не в состоянии относиться к ней… Ты меня не слушаешь. О чем ты думаешь?

— Что?.. А! О боге Неце.

— Маран!

— Да слушаю я, слушаю!

— Всякий раз, когда я смотрю на ее прелестное личико, я представляю себе, как она точит зубки на мои косточки.

— Это преувеличение, как-никак ты ее спаситель. Впрочем, любовь к людоедке вряд ли именно то чувство, которого я мог бы пожелать своему лучшему другу, так что тем лучше.

— Тем хуже! Ибо я все равно не могу допустить, чтобы юную девушку…

— Женщину.

Поэт посмотрел на Марана с подозрением.

— Откуда ты?..

— Что с тобой, Поэт? Не хочешь же ты сказать, что до сих пор…

Поэт насупился.

— Она же ребенок. Ей не больше пятнадцати лет…

— Ребенок — ты! Вот что значит пренебрегать низменными материями. Спросил бы у меня, я-то насмотрелся на этих милых детишек. Они полигамны, приобщаются к сексу с двенадцати-тринадцати лет, занимаются им публично и, кстати, с большой охотой.

— Да? В любом случае, я не могу позволить, чтобы молодую и красивую женщину…

— А старую и уродливую?

— Маран! Ты мне надоел!

— Прошу прощения.

— Словом, я не могу позволить, чтобы погибла женщина, которую… которая… В общем, неважно, не могу и все. И боюсь, что мне придется пожертвовать жизнью. Своей. А возможно, и твоей… вашими… если, конечно, ты ничего не придумаешь.