Роберт Силверберг - Царь Гильгамеш

– Почему ты многое скрываешь от меня, Гильгамеш?

– Не зови меня этим именем.

– Да, наверное, не надо. Пока не надо. Но тебе не уйти от меня.

– Почему ты думаешь, что я от тебя что-то скрываю?

– Потому что знаю, что так оно и есть.

– Ты можешь заглянуть в мои мысли?

Она загадочно улыбнулась.

– Возможно.

Я заставил себя упрямо сопротивляться ей и сказал:

– Тогда у меня от тебя нет секретов. Ты и так все знаешь.

– Я хочу услышать это из твоих собственных уст. Я думала, что ты придешь ко мне сам и скажешь. Когда ты не пришел, я сама позвала тебя. Ты переменился. В тебе появилось что-то новое.

– Нет, – сказал я. – Это ты переменилась.

– И ты тоже, – сказала Инанна. – Разве я не просила тебя прийти и сказать мне, когда какой-нибудь бог выберет тебя? Какой это бог?

Я в изумлении уставился на нее.

– Ты это знаешь?

– Это так легко увидеть!

– Как? Это видно по лицу?

– Я это почувствовала через пространство, разделявшее нас. Теперь в тебе божество. Ты не можешь этого отрицать.

Я покачал головой.

– Я и не отрицаю.

– Ты обещал мне сказать, когда тебя выберут. Выполни обещание.

– Это очень личное, когда тебя выбирают, – сказал я, потупив глаза.

– Выполни обещание, – сказала она.

– Я думал, тебе не до меня… Праздник, похороны старой Инанны.

– Выполни обещание, – сказала она.

В голове у меня пульсировала боль. Перед ней я был беспомощен.

Лугальбанда, молил я, наставь меня, помоги!

Кроме пульсирующей боли, я ничего не чувствовал.

Она сказала:

– Назови мне имя бога, который теперь защищает тебя.

– Ты все на свете знаешь, – дерзнул я сказать. – Зачем мне говорить тебе то, что ты и так знаешь?

Это ее и позабавило и разгневало. Она отвернулась от меня и стала расхаживать по комнате. Потом схватила связки тростника и крепко сжала их.

На меня она не смотрела. Молчание сковывало меня бронзовыми обручами. Я задыхался. Шутка ли – открыть имя своего личного бога! Это значит потерять частичку той защитной силы, которую бог тебе дает. А я еще далеко не был уверен в собственной силе, чтобы принести эту жертву. Но точно так же мне не хватало сил противостоять Инанне, скрывая от нее то, что она требовала.

Я дал обещание жрице, а выполнить обещание требовала богиня.

Я сказал очень тихо:

– Бог, вошедший в меня, это мой отец, герой Лугальбанда.

– Вот, значит, как, – сказала она.

Больше она ничего не сказала, и пугающее молчание снова повисло в воздухе.

– Не говори об этом никому, – сказал я.

– Я – Инанна! – в гневе вскричала она. – Никто мне не указ!

– Я тебя прошу никому не говорить. Разве это большое одолжение?

– Ты не смеешь ни о чем меня просить!

– Просто обещай…

– Никаких обещаний! Я – Инанна.

Сила богини заполнила зал. Подлинное присутствие божества наполняет вас леденящим холодом, потому что оно притягивает к себе все тепло жизни. В этот момент я почувствовал, как Инанна забирает мое тепло, высасывает его из меня, оставляя только пустую заледенелую оболочку. Я не мог шевельнуться, не мог говорить. Я остро чувствовал, как я молод, глуп и неискушен. Я видел, что передо мной стоит богиня, чьи желтые глаза горят, как у дикого зверя в ночи.

Несколько дней спустя, когда я вернулся домой с поля для метания дротиков, я обнаружил запечатанную табличку на постели. Это было, как сейчас помню, в девятнадцатый день месяца: это всегда самый неудачный день. Я поспешно разбил обертку из коричневой глины и прочел сообщение, потом еще и еще раз. Эти несколько слов, написанные на глине в один миг вырвали меня из уюта моего родного города и ввергли в странную жизнь изгнанника, словно это были не слова, а буйное дыхание самого бога Энлиля.

Табличка гласила: «Немедленно беги из Урука. Думузи покушается на твою жизнь».

Внизу стояла печать Инанны.

Моя первая реакция – чувство протеста. Сердце мое грохотало в груди, руки сжимались в кулаки. Кто такой Думузи, как он смеет угрожать сыну Лугальбанды? Мне ли бояться такого ленивого слизняка, как он? А еще я подумал: власть богини выше власти царя, значит, мне незачем бежать из города, Инанна защитит меня.

Когда я шагал из угла в угол, охваченный гневом и яростью, вошел один из моих слуг. Он тут же попятился назад, но я велел ему остаться.

– В чем дело? – требовательно спросил я.

– Двое. Господин, два человека были здесь…

– Кто такие?

Какое-то время он не мог сказать ни слова. Потом с трудом выдавил из себя: