Герберт Уэллс: Когда спящий проснется

– Это было, так сказать, каталептическое состояние?

– Он оцепенел. Вы могли бы придать ему любое положение. Поставить его на голову. Никогда мне не приходилось видеть такой окоченелости. Теперь, – движением головы Избистер показал на распростертую за стеклом фигуру, – совсем другое. Тот маленький доктор… как его фамилия?

– Смисерс.

– Да, Смисерс… потерял столько времени, надеясь привести его в чувство. Чего только он не делал! Прямо мороз по коже пробирает: горчичники, искусственное дыхание, уколы. А потом эти дьявольские машинки, не динамо…

– Индуктивные спирали?

– Да. Ужасно было видеть, как дрожали и сокращались его мускулы, как извивалось и билось его тело. Представьте себе: две тусклые свечи, бросающие желтоватый свет, от которого колеблются и разбегаются тени, этот маленький вертлявый доктор – и он, бьющийся и извивающийся самым неестественным образом. Мне и теперь иногда это мерещится.

Оба замолчали.

– Странное состояние, – произнес наконец Уорминг.

– Полное отсутствие сознания, – продолжал Избистер. – Здесь лежит одно тело. Не мертвое и не живое. Это похоже на пустое место с надписью «занято». Ни ощущений, ни пищеварения, ни пульса, ни намека на движение. В этом теле я совсем не ощущаю человеческой личности. Он более мертв, чем действительно умерший; доктора мне говорили, что даже волосы у него не растут, тогда как у покойников они продолжают расти.

– Я знаю, – сказал Уорминг, и лицо его потемнело.

Они вновь посмотрели сквозь стекло. Грэхэм лежал в странном состоянии транса, еще не наблюдавшегося в истории медицины. Правда, иногда транс длится около года, но по прошествии этого времени спящий или просыпается, или умирает; иногда сначала первое, затем второе. Избистер заметил следы от уколов (доктора впрыскивали ему питательные вещества с целью поддержать жизненные силы); он указал на них Уормингу, который старался их не замечать.

– Пока он лежал здесь, – не без самодовольства сказал Избистер, – я изменил свои взгляды на жизнь, женился, воспитал детей. Мой старший сын – а тогда я еще и не помышлял о сыновьях – гражданин Америки и скоро окончит Гарвардский университет. В волосах у меня уже появилась седина. А вот он все тот же: не постарел, не поумнел, такой же, каким был я в дни своей молодости. Как это странно!

– Я тоже постарел, – заметил Уорминг. – А ведь я играл с ним в крикет, когда он был мальчиком. Он выглядит совсем еще молодым. Только немного пожелтел. Ну совсем молодой человек!

– За это время была война, – сказал Избистер.

– Да, пришлось ее пережить.

– И потом эти марсиане.

– Скажите, – спросил Избистер после некоторой паузы, – ведь у него, кажется, было небольшое состояние?

– Да, было, – ответил Уорминг. Он принужденно кашлянул. – И я его опекун.

– А! – протянул Избистер.

Он задумался, потом нерешительно спросил:

– Без сомнения, расходы по его содержанию не особенно значительны; состояние, должно быть, увеличивается?

– О да! Если только он проснется, он будет гораздо богаче, чем раньше.

– Мне как деловому человеку, – сказал Избистер, – не раз приходила в голову эта мысль. Я иногда даже думал, что с коммерческой точки зрения сон этот довольно выгоден для него. Он точно знал, что делал, когда впадал в летаргию. Если бы он жил…

– Не думаю, – улыбнулся Уорминг, – чтобы это вышло у него умышленно. Он никогда не был особенно дальновидным. В самом деле…

– Вот как!

– Мы всегда расходились с ним в этом отношении. Я постоянно был чем-то вроде опекуна при нем. Вы, конечно, много видели в жизни и понимаете, что бывают такие обстоятельства… Впрочем, вряд ли есть надежда, что он проснется. Летаргия истощает, медленно, но все-таки истощает. Несомненно, он медленно, очень медленно, но неуклонно близится к смерти, не так ли?

– Что будет, если он проснется? Воображаю, как он удивится! За двадцать лет жизнь так переменилась. Ведь это будет совсем как у Рип ван Винкля [1].

– Скорее как у Беллами [2]. Перемены чересчур велики,

– заметил Уорминг. – Да и я тоже изменился: стал совсем старик.

Избистер с притворным удивлением произнес:

– Ну что вы, я никогда не сказал бы этого!

– Мне было сорок три, когда его банкир… – помните, вы еще Телеграфировали его банкиру? – обратился ко мне.

– Как же, помню. Адрес был в чековой книжке, которую я нашел в его кармане, – отвечал Избистер.

– Ну так вот, сложение произвести нетрудно, – сказал Уорминг.