— Мать называла меня Бонни Вильямс. Теперь меня все называют Кид Смерть. — Он сел на траву, положив руки на колени. — Ты хочешь отыскать меня и убить, как я убил Челку и Навозника?
— Ты? Ты, Ло Бонни Вильямс…
— Не Ло. Кид Смерть. Не Ло Кид.
— Ты убил их? Но… зачем? — прошептал я в глубоком отчаянии.
— Потому что они иные. Я сам иной, еще больше, чем некоторые из вас. Вы пугаете меня, а когда я пугаюсь, — он опять засмеялся, — я убиваю. — Он заморгал. — Ты знаешь, что на самом деле ты не видишь меня. А я тебя вижу.
— Что ты собираешься делать?
Он затряс огненной копной волос.
— Я поведу тебя вниз, сюда, ко мне. Если я не захочу, ты никогда не сможешь найти меня. Не найдешь дороги. Я смотрю через глаза всех живых существ этого мира и того мира, где были наши предки. Я знаю многое о многом. Ты пойдешь, не зная дороги, и прибежишь ко мне. В конце концов, — он поднял голову, — ты, Ло Чудик, прибежишь ко мне, в мой зеленый дом и будешь царапать песок, как овца, которая пытается удержаться на краю обрыва…
— … как ты узнал…
— … ты упадешь и сломаешь шею.
Он покачал пальцем, когтистым, как у Маленького Джона.
— Приходи, Ло Чудик.
— Если я найду тебя, сможешь ли ты вернуть мне Челку?
— Я уже возвращал тебе Ле Навозника на короткое время.
— Можешь ли ты вернуть мне Челку?
— Всех убитых мной я охраняю. В моей частной клетке, — его сырой смех, как мне кажется, походил на бульканье холодной воды в трубе.
— Кид Смерть?
— Что?
— Где ты?
Он оскалил свои акульи зубы.
— Откуда ты, Кид Смерть? Где ты?
Его длинные пальцы переплелись, как льняные веревочки. Он отбросил ногой траву.
— В далеком детстве я жарился на песке пустыни экваториальной клетки. Как и вас, живущих в джунглях, меня часто посещали воспоминания о тех, кто жил под этим солнцем до того, как сюда пришли наши прапрадеды, о тех, кто любил и боялся здесь. Большинство обитателей клетки вокруг меня умирали от жажды. Сначала я спасал некоторых моих товарищей, принося воду так же, как Челка швырнула камень — да, я это видел. Потом я стал убивать всех живущих со мною в клетке и брать нужную для меня воду прямо из их тел. Потом я перелез через изгородь и отправился в оазис, где обитало мое племя. До этого я не хотел покидать клетки, так как видел весь мир через глаза его обитателей — я видел то, что видели ты, Челка, Навозник. Когда то, что я вижу, пугает меня, я закрываю эти глаза. Вот что произошло с Челкой и Навозником. Когда же мне любопытно, что же происходит перед этими глазами, любопытство пересиливает страх, я открываю эти глаза снова. Как сделал это с Навозником.
— Ты сильный.
— Вот откуда я пришел — из пустыни, где смерть перемещается с волнами раскаленного песка. А сейчас? Сейчас я ухожу все глубже и глубже в морс, — он поднял глаза и откинул со лба свои красные волосы.
— Кид Смерть, — снова окликнул я его — он уже удалялся. — Почему ты находился в клетке? Ты выглядишь намного работоспособнее, чем половина людей из моей деревни со званиями Ло и Ла.
Он обернулся и посмотрел на меня краем глаза.
— Работоспособнее? Родился в пустыне и был белокож, красноголов, с жабрами?
Акулий рот окончательно захлопнулся. Видение исчезло.
Я заморгал. Больше я не мог ни о чем думать, поэтому набрал в ближайшей комнате кучу бумаги, расстелил возле пульта и лег, усталый и сбитый с толку.
Я помню, как подобрал страницу и по буквам прочитал один параграф. Ла Страшная научила меня читать, во всяком случае, я без труда мог читать этикетки, когда перебирал деревенский архив.
«… эвакуировать верхние этажи в наикратчайшие сроки. Индикационные системы должны показывать радиацию на стандартном уровне. Глубинные детекторные устройства сосредотачиваются…»
Большая половина слов была мне непонятна. Я взял мачете, поиграл и заснул.
Что значит прекрасная абстракция? Первым делом она охватывает самые существенные элементы представляемой вещи, остальное — по мере того, насколько оно важно (так что, на чем бы мы не остановились, мы будем иметь больше, чем то, что дальше) и использует любую уловку, чтобы показать, чем мы хотим нагрузить свою голову, не заботясь о сухой педантичности этой уловки.
Джон Раскин «Камни Венеции»
Поэма — это механизм, позволяющий делать выбор.
Джон Кьярди «Как делается поэма ума»
Через некоторое время — часа через два, как мне показалось, а может быть и через двадцать — я встал, зевая и почесываясь. Когда я шагнул внутрь зала, свет померк.
Читать дальше