Белая штора

— Ну вот, — сказал я, ощущая в душе пустоту, которая, как я теперь знал, не заполнится никогда, — мы и разрешили давний научный спор. Ты хотя бы раз признал, что прав я, а не ты.

— Число ветвлений конечно, — повторил он. — Ты рад, что оказался прав?

Он что, издевался?

— Прощай, — сказал я, вышел и тихо закрыл за собой дверь. Три секретаря пророка, сидевшие за компьютерами, даже взгляда на меня не подняли. «На сегодня приём окончен», — прошелестело из скрытых под потолком динамиков, и десятки людей, ожидавших в приёмной, с разочарованием вздохнули.

На улице было ветрено, накрапывал дождь. Машина, взятая напрокат, стояла в двух кварталах: ближе не оказалось мест для парковки. Когда я сел за руль, волосы мои были мокрыми, рубашка прилипала к телу, а мыслей не было вообще. Кроме одной. Зачем мне такая жизнь?

Я медленно ехал по правой полосе и даже не знал, в каком районе города оказался, когда впереди появился указатель: «Дальше — тупик». Я свернул к тротуару и заглушил двигатель.

Когда-то мы спорили с Олегом. Не только мы, конечно, это был популярный лет пятнадцать назад спор в теоретической эвереттике: ограничено ли число событий в мире постоянных ветвлений. Я говорил: да, ограничено, и мои аргументы… Господи, я и представить не мог, что, победив в научном споре, проиграю собственную жизнь! Дождь… Теперь всегда будет дождь…

Телефон заиграл мелодию венгерского танца Брамса, я нашарил в сумке аппарат и поднёс к уху.

— Дима! — я не сразу узнал голос, это оказался Михаил Натанович, врач, лечивший Иру и не сумевший спасти. Мы иногда созванивались, точнее, обычно звонил я, когда становилось совсем невмоготу.

— Дима, я вам звоню уже десятый раз…

— Я выключал телефон, — сказал я. Вот уж кого мне не хотелось сейчас слышать…

— Неважно! Я хотел сообщить… сегодняшний анализ оказался гораздо лучше прежнего. Намного лучше. Это новое лекарство… Оно, знаете, действительно… Дима, я думаю, что теперь всё будет хорошо. Вы меня слышите?

Всё будет хорошо… Новое лекарство… Ира…

— Как она? — спросил я, сжимая телефон в руке так, будто хотел сломать.

— Ночь спала нормально…

— Ира…

— Ирина Яковлевна сегодня впервые сама позавтракала.

— Да, — сказал я. — Спасибо, что позвонили. Я буду в больнице к девяти вечера, раньше просто не успеваю.

Телефон я бросил рядом с собой на сиденье.

Олег сумел? Как же так? Он сам сказал — и часа не прошло, — что число склеек ограничено, что если Ира умерла, то…

Он ошибся? Или сумел сделать то, что сам для себя полагал невозможным? Или понял всё-таки, что многомирие бесконечно в своих ветвлениях и есть, обязательно есть такая ветвь, в которой всё, абсолютно всё получается так, как…

Я поднял аппарат и набрал знакомый уже номер. Я должен был хотя бы сказать «спасибо».

— Мне нужно поговорить с Олегом Николаевичем, — попросил я, когда кто-то из секретарей ответил на звонок,

— К сожалению…

— Это говорит Манцев, его старый друг и коллега, я только что у него был и хочу…

— К сожалению, — повторил серый, как дождь за окном, голос, — это невозможно. Олег Николаевич скончался вскоре после вашего ухода.

Как — скончался? Он же был совершенно здоров и прекрасно себя чувствовал, когда…

— Не понимаю, — пробормотал я. — Как это…

— Сейчас у нас полиция, — сообщил секретарь. — Наверно, они захотят поговорить и с вами, вы были последним посетителем. Минут через десять после вашего ухода…

— Ну же!

— Олег Николаевич выбросился из окна. А у нас…

— Шестой этаж, — закончил я.

«Вот и всё, — думал я. — Вот и всё. Сдвинул белую штору…»

Дождь кончился. Я мчался в аэропорт на предельно разрешённой скорости. В девять часов мне нужно быть в больнице. У Иры. У моей Иры.

Всё-таки я оказался прав: число склеек ограничено. Олег доказал это — теперь уже точно. Он говорил, что ничего не может сделать со своей судьбой. Конечно. Кроме одного: прервать её. И только в этом случае та ветвь моей судьбы, где Ира умерла, могла склеиться с другой ветвью, где она осталась жива.

Продолжить чью-то ветвь можно, обрубив другую. Закон сохранения. Олег знал…

Зачем он это сделал? Он же ненавидел меня! Должен был ненавидеть. Я бы на его месте…

Да, а как бы поступил я, зная, что есть лишь один способ?.. Я теоретик. Олег занимался практикой. Он умел то, о чём я мог только догадываться. Или вычислять.

Я увеличивал скорость и больше не смотрел на спидометр.

Я знал, что всё у меня — у нас с Ирой — будет хорошо.