Белая штора

— Ты был на ста семидесяти шести похоронах? — ужаснулся я.

Олег промолчал, и я понял, почему он показался мне таким постаревшим. Я бы сошёл с ума.

— Значит, — сказал я, — ничего не…

— Ты доказал эту теорему, — жёстко сказал Олег, — а я не нашёл её практического опровержения.

— Вот как, — пробормотал я. Что-то нашло на меня, может, сказалась накопившаяся за год усталость, а может, я именно сейчас, независимо от своего желания, принимал одно решение за другим, и каждое переводило меня на новую ветвь, начинавшуюся с этих двух слов, и я повторял их, будто попугай: — Вот как, вот как, вот как…

— Ну, всё! — резко сказал Олег и протянул ко мне руку, пальцы которой странным образом действительно оказались перепачканы мелом. — Прекрати истерику! Ты год жил надеждой, пока искал меня, а я потерял надежду год назад и успел прийти в себя. Я ничего не могу для тебя сделать, Дима. Ни-че-го.

Я встал.

— Ты уходишь? — равнодушно спросил Олег, не подавая мне руки. — Ты столько времени меня искал. Мы могли бы выпить кофе, пообедать, ты бы рассказал, как сейчас в университете… защитил ли Куликов диссертацию…

— Ты же заходишь на сайт, — пожал я плечами.

— Нет, больше нет. После того…

— Ты… — сказал я, стоя уже у двери. — Ты склеиваешь реальности так, чтобы жизнь твоих… клиентов… стала лучше.

— Конечно, — кивнул он.

— А те, которых ты отказываешься принимать..

— Вот оно что… — Олег подошёл и давно знакомым жестом положил обе руки мне на плечи. Тяжесть его ладоней была неприятна, но я только чуть пригнулся, как Атлант, на которого легла небесная твердь.

— Ты решил, что я не принимаю тех, чью судьбу не могу изменить в лучшую сторону, — продолжал он, глядя теперь безотрывно мне в глаза.

Он даже не моргал, и я старался не моргать тоже.

— Ты ошибаешься, Дима. Просто и у меня есть свои… ну, если не правила… я не хочу иметь дело с людьми, изначально мне неприятными… или с теми, чьё счастье связано с очевидными неприятностями для других… Я выбираю, да. Ты считаешь, что у меня нет на это права?

— Ну что ты, — пробормотал я. — Просто…

— Подумал о том, что я мог бы для тебя…

— Нет, — усмехнулся я, — ты этого, конечно, не сделаешь, а я этого не хочу.

— Хочешь, — жёстко сказал он. — Не надо врать, я вижу по твоим глазам. Ты хочешь быть счастливым, этого хотят все. Ты хочешь, чтобы дух Иры больше не мешал тебе жить. Ты хочешь забыть её…

— Нет!

— Хорошо: помнить, но так, немного, ставить каждый год свечку, и достаточно. И жить своей счастливой жизнью. Ты пришёл ко мне, чтобы я склеил твою нынешнюю ветвь с такой, где ты благополучен, счастлив и…

— Нет, — сказал я, но моргнул и опустил взгляд. Я хотел этого. И что? Он мог это сделать, я знал. Но понимал, что ради меня он не шевельнёт и пальцем.

— Да, — вздохнул он и ещё крепче (или мне показалось?) надавил мне на плечи. — Знаешь, Дима… Когда ты вошёл и мы узнали друг друга… первое, что я сделал — просчитал в уме склейки, которые мог бы… для тебя… Даже если бы ты не попросил меня об этом, я решил, что сделаю… Потому что жить без Иры… Я знаю по себе, но себе я не могу помочь, будь она проклята, эта твоя теорема… А тебе помочь я мог, да, иначе для чего я вообще живу на свете?

Он наконец снял руки с моих плеч, и я выпрямился, мне сразу стало легко. Оттого ли, что исчезла тяжесть, или оттого, что я на минуту решил: Олег может, Олег сделает…

— Нет ни одной ветви в многомирии, — сказал Олег, опустив руки и взгляд, — где тебе было бы хорошо. Ни одной. Что я могу с этим сделать?

— Чепуха! — воскликнул я и отступил на шаг. — Ты же знаешь, что это чепуха, зачем ты так… Мы обсуждали эту проблему ещё…

— Да, — перебил он меня, — мы это обсуждали.

— Многомирие бесконечно! — воскликнул я. — Мироздание — это бесконечное число ветвей реальности, и все, без исключения (какие могут быть исключения в бесконечном наборе?), варианты любых событий, явлений, процессов, в том числе и человеческой жизни, просто обязаны осуществиться, как одна из бесконечного числа возможностей, и значит…

— Значит, — с сожалением сказал Олег, — прав был ты, а не я. Ведь это ты доказывал, что число ветвей не может быть бесконечно большим, поскольку волновое уравнение для каждого события имеет ограниченное число решений.

— Да, но я с тех пор…

— А я, — Олег повысил голос, — утверждал, что число ветвлений каждого события бесконечно велико и, следовательно, должны существовать в бесконечности многомирия абсолютно все варианты человеческой судьбы — счастливые и несчастные. Я был уверен! А теперь знаю, что ошибался. Число ветвлений каждой судьбы ограничено, Дима. Извини. Я ничем не могу тебе помочь. Я хотел. Очень. Хотя бы в память об Ире… Чтобы тебе было хорошо. Не получается. Среди огромного числа вариантов твоей жизни нет ни одного, в котором ты был бы счастлив.