Сергей Синякин - Операция прикрытия

— Профессиональный революционер, — мрачно сказал Блюмкин.

Чадович почесал скулу.

— Да, — пробормотал он. — Я думаю, американцам такая специальность без надобности. Тогда остается второй вариант — отправиться к ним на родину. Представляешь, мы первыми будем. Такое увидим, что ни один человек в мире не видел и не скоро еще увидит.

Из сумрака пещеры появился Криницкий.

— Фантастика! — вздохнул он. — Я и представить не мог, что они мысленными картинками общаются! Слушайте, мужики, это невозможно. Я-то поначалу думал, что они свистом переговариваются, как пастухи на островах в Тихом океане, сам в детстве о таком читал во «Всемирном следопыте». А у них это нечто вроде атавизма. Они от такого несовершенного средства общения, как язык, давно уже отказались, на передачу мыслей перешли. Помню, перед войной книгу одну читал, фамилию писателя только не помню, там немец один по фамилии Ширлиц мысли свои всему миру внушал. Помню, прочитал и подумал: вот у человека фантазия! Это надо же было такое придумать!

— Беляев фамилия писателя была, — поправил Блюмкин. — Александр Беляев. Я к нему в двадцать восьмом по поручению профессора Барченко ездил, адрес Васильчикова взять. У нас в зоне книга его была, «Властелин мира» называлась. И ученого звали не Ширлиц, а Штирнер.

— А кто он был, твой Барченко? — спросил несколько уязвленный равнодушием товарищей Криницкий.

— Ученый один, — объяснил Блюмкин. — Он как раз проблемами телепатии занимался. Телепатия — это передача мыслей на расстоянии. Барченко этой проблемой серьезно занимался, в твоем любимом «Всемирном следопыте» даже его статьи на эту тему были.

Он поморщился.

— А потом? — с детским любопытством спросил Криницкий.

— Суп с котом, — отрезал Блюмкин. — Расстреляли их вместе с Москвиным и Бокием. Уже после меня. Процесс масонов.

— Я так и заметил, — хмуро вклинился в разговор Чадович. — У нас в стране чуть что хорошее появится — сразу процесс. Постреляют людей, по лагерям их разгонят, а потом вопить начинают, что от Запада отстаем. А как не отставать, если у нас все светлые головы если не сидят, то в сырой земле однокомнатные квартирки получают?

— Вы сказали — после вас? — задумчиво переспросил Криницкий. — Это как понимать? Их расстреляли после того, как вас посадили?

После того, как меня расстреляли, — объяснил Блюмкин, явно наслаждаясь замешательством собеседника, — Меня в двадцать девятом к стенке поставили, а их — в конце тридцатых.

— Чтоб я так жил, как вы умерли, — пробормотал Криницкий. Неожиданно до него дошло, и он с ужасом посмотрел на Блюмкина. — Вы сказали, в двадцать девятом? Это выходит, что вы, значит, двадцать лет в лагерях обретаетесь?

Чадович невесело засмеялся.

— С перерывами на обед, — серьезно объяснил Блюмкин и в свою очередь спросил: — А где наша смугляночка? В конце концов, пора выработать общее решение, что делать дальше.

— Он со старшим остался, — сказал Криницкий. — Я так и не понял — то ли он этому долгоносику картинки показывает, то ли долгоносик ему,

Подумал и объявил:

— Я вас не понимаю, мужики. Случилось уникальное событие — к нам пожаловали гости из других миров. И что же? Мы ведем какие-то странные разговоры, прикидываем, пытаемся ловчить… Да о случившемся на весь мир орать надо, это ведь надо такому случиться! Попы перекусают друг друга от бешенства, сразу ясно, что зря они умных людей на кострах палили. Да сюда академиков надо вызывать, транспарантами приветственными все горы увешать! А мы чем занимаемся? Сидим и такую хреновину несем, что уши от .нее в трубочку сворачиваются. Вы что, мужики?

Блюмкин переглянулся с Чадовичем.

— Вот он, наш советский романтик, — хмыкнул Чадович. — Транспаранты ему, духовые оркестры на улицу, «Интернационал» во вселенском масштабе. Благодари Бога, что никто об этой самой базе не знает, давно бы уже отбомбились по всем правилам.

— Ну, положим, бомбами этакую цитадель не возьмешь, — возразил Блюмкин. — Тут такие пласты гранита, что тут никакой аммонал не поможет. Десантом возможно, только не верю я, что эти зеленые долгоносики при такой мощи и без оружия. А насчет того, что о базе никто не знает, это ты, Юрик, погорячился. Мы для того по горам и корячились, чтобы ее найти. А теперь, наверное, все, кому о ней положено знать, знают уже и готовятся.

— Да с чего их бомбить-то? — недоуменно возразил Криницкий. — Они же зла никому не делали. Ну, держатся пока в тайне, понятное дело, присмотреться сначала надо, потом уж на сцену выступать.