Сергей Синякин - Операция прикрытия

— Уходи, Яков, — сказал он. — Уходи. Может, и в самом деле ты именно так думаешь, только ведь благими намерениями дорога в ад вымощена. Не по пути нам с тобой. У тебя теперь одна дорога, у меня она другая. Не знаю, куда эта дорога меня приведет, только поздно менять маршрут. Все я понимаю. Не хуже тебя понимаю. Прощай. Конечно, было бы интересно поглядеть, как оно там и что… Ты за меня посмотришь. Если, конечно, получится.

— Глупо, — сказал Блюмкин, криво усмехаясь. Изо рта у него шел пар. — Но я тебя понимаю. Я ведь знал, что ты никуда не пойдешь. Тот, кто впрягся, другого пути просто не знает. Ты скажи, если бы я не догадался тогда… застрелил бы?

— А ты думаешь? — хрипло сказал Яковлев.

— Думаю, застрелил. Из-за идеи, Наум? Или по приказу?

— Для обеспечения режима секретности операции, —честно ответил Яковлев.

Я бы понял, сделай ты это из-за идеи, — задумчиво сказал Блюмкин. — Сам был таким. Но то ведь и страшно, что идей никаких не осталось, только слепое выполнение приказа, отданного каким-то дураком. А ведь этот вышестоящий дурак тоже руководствуется не идеями, он боится за свое будущее. Так ради чего мы сжигали себя в революцию, Наум? Для того чтобы плодами победы пользовались прагматичные и меркантильные лавочники? Думал ли ты, что мы превратимся в машины, послушно выполняющие чужие приказы?

— К черту! — сказал Яковлев. — Не занимайся пропагандой. Она уже не нужна. Или ты думаешь, что один такой умный? Иди, у тебя еще есть время. Я не буду стрелять, обещаю.

— Я знаю, — признался Блюмкин. — Прощай, Наум. Все-таки я надеялся, что ты еще не совсем сгорел. Но я ошибся. У тебя в душе уже нет места для любви или ненависти, там осталось лишь немного местечка для страха. Прощай!

Яковлеву только показалось, что он моргнул, а быть может, он и в самом деле моргнул, только Блюмкин вдруг исчез. Секунду назад он стоял у дерева, а теперь его не было. И ничего вокруг не было видно, кроме таинственно поблескивающего в лунном свете снега и темных пятен сосняка на нем. Призрак! Яковлев выругался и вдруг почувствовал, что пальцы вконец заледенели. Он принялся торопливо растирать их снегом.

Брезентовый полог палатки с ледяным шорохом распахнулся, и наружу вылез радист. Сам он из-за маскхалата казался на фоне палатки бесформенным белым пятном, удивительное дело, но лицо его выглядело в свете луны темным пятном.

— Никого нет? — удивился радист. — А я услышал разговор и думал, наши вернулись.

Оставив его дежурить, Яковлев забрался в палатку. В ней было заметно теплее, чем снаружи. У потолка неярко горел карманный фонарик. Света его, впрочем, хватало, чтобы увидеть внутренности палатки, в которой спальные мешки лежали среди рюкзаков и ящиков с консервами, занесенных запасливыми питомцами подполковника Звягинцева. На негромко шипящем примусе шкварчала и источала аппетитный запах тушенка, которую радист поставил разогреваться прямо в банке.

На душе у Яковлева было погано.

«Чертов морализатор! — злобно подумал он о Блюмкине. — Он еще будет меня учить! Пусть радуется, что угадал финал, иначе бы лежал в распадке с простреленной башкой до первых оттепелей. И списали бы все три трупа на бандитские разборки, а скорее всего их даже не нашли бы по весне, голодные звери за зиму все растаскали бы по кустам. Так нет, ему обязательно надо оставить последнее слово за собой! Сам ты сгнил изнутри, Яков Григорьевич, по лагерям себя растратил. А у Наума Яковлева были в жизни денечки, которые приятно вспомнить! И не тебе меня упрекать в потере интереса к жизни. Ишь познаватель Вселенной!»

Яковлев не знал планов начальства, но одна мысль о том, что существа с этих странных круглых летательных аппаратов будут захвачены группой Звягинцева, а с ними, конечно, приволокут и Блюмкина с его лагерными дружками, неожиданно привела его в хорошее настроение. Троцкистом и английским шпионом Блюмкин уже бывал, интересно, что он почувствует, когда его признают марсианским шпионом? Это тебе не на Японию работать или такую экзотическую страну, как Индонезия, тут уже фантасмагория чувствуется. И ведь признается Яков Григорьевич, обязательно признается в шпионаже, только спецы из следственного управления немножечко поднажмут, потечет каша признательных показаний — на Луне, мол, завербовали, это ясно, а вот иудины сребреники чем платили?

Звуки, которые донеслись в палатку, свидетельствовали, что радист не один. Выглянув наружу, Яковлев увидел белые привидения, снующие по лагерю. Одно из привидений оттеснило Яковлева, вломилось в палатку и сняло белый заиндевевший подшлемник.