Сергей Синякин: Операция прикрытия

— Вы меня неправильно поняли. — Бабуш облизал пересохшие губы. — Партбилет мне вручали в окопе… Сомнения у меня, товарищи, не справлюсь я с этой работой.

— Все сомневаются, — с легкой усмешкой сказал первый секретарь. — Я повторяю вопрос, как вы относитесь к рекомендации партии?

— Согласен, — сказал Бабуш обреченно.

— Какие будут мнения у членов бюро? — спросил секретарь райкома.

Сидящие в кабинете люди зашевелились, зашептались, потом закивали и снова уставились на Бабуша, но теперь уже разглядывая его по-другому — как человека, который уже почти вошел в круг особых людей, в ту самую организацию, которой одни боялись и которой другие восхищались.

Прошло немного времени, и Александр Бабуш стал оперуполномоченным УМГБ по Свердловской области. Самым ярким воспоминанием первого года были шестимесячные курсы в школе госбезопасности. Да еще, пожалуй, выявление полицая, который, боясь возмездия, уехал с Украины и поселился в глухой уральской деревушке.

Бабуш получил квартиру в знаменитом Доме чекистов, Расположенном в самом центре Свердловска. Дом занимал целый квартал и состоял из четырех секций, составляющих четырехугольник с зеленым двориком. В каждой секции был свой выход, но начальство посчитало, что при таких условиях не соблюдается режим безопасности. Поэтому три чугунные кованые арки намертво заварили, а у четвертой поставили будочку, в которой постоянно дежурил сержант с синими погонами. Сержант этот за место свое держался истово, и это было понятно: более спокойное место в Свердловске было трудно найти, поэтому документы у входящих во двор сержант проверял внимательно, не обращая внимания на то, что многих жильцов он уже знал в лицо и, приветствуя их, называл по имени-отчеству.

В Свердловске об этом доме ходили разные неприятные слухи. Особенно о жильцах, которые в доме жили до тридцать седьмого года. Но Бабуш этим слухам не верил. Обеспечение государственной безопасности — дело секретное, мало ли куда люди уезжают, быть не могло, чтобы довоенных чекистов просто расстреляли, а уж поверить в то, что люди, оберегавшие государство от заговоров, сами в таком же заговоре участвовали, было совсем невозможно. Честно говоря, тем самым Бабуш просто прятал голову в песок. Как страус. Перед войной ведь не только Ежова расстреляли, но и многих из тех, кто с ним вместе работал. Но ведь если подходить к этому щекотливому вопросу с другой стороны, можно было бы отметить, что перед войной и многих посаженных людей выпустили. Как оказалось, посадили их без особой вины, просто рвение ненужное проявлено было, перестарался Николай Иванович, слишком многих своими стальными ежовыми рукавицами ухватил. Вот товарищ Сталин его и поправил.

Александр Бабуш уже привык, что отпуска у сотрудников МГБ случаются чаще зимой. С путевками проблем не было: когда на Урале трещали морозы, можно было спокойно отдохнуть в санатории Девятого управления на черноморском побережье или вообще полакомиться дынями и арбузами в Ашхабаде или Ташкенте. Правда, в Ашхабад после сорок восьмого года ехать не стоило. В октябре сорок восьмого Бабуш побывал там в командировке и вернулся совершенно потрясенным. Землетрясение не пощадило города, он выглядел так, словно армада бомбардировщиков бомбила его ежедневно не меньше месяца. Трупы погибших быстро разлагались в южном климате, поэтому группам военных и спасателей приходилось работать в противогазах. Милиция ловила бежавших уголовников, которые пытались уйти в Иран. За городом интенсивно копали братские могилы. Страшна была смерть рабочих на бутылочном заводе — эти люди были заживо сожжены выплеснувшимся из печей расплавленным стеклом. Техники было мало, и могилы копали лопатами несколько тысяч военнослужащих. Все это походило на ад, и в этом аду Бабуш и его товарищи обеспечивали сохранность секретных дел республиканского министерства государственной безопасности и его секретных структурных подразделений, расположенных в черте города. Они раскапывали развалины, извлекая покалеченные сейфы, отсортировывали из мусора бумаги с грифом «секретно», а в это время мимо проходили «ЗиСы» и «студебеккеры», чьи кузова были набиты трупами. Этот месяц своей работы Александр Бабуш всегда вспоминал с ужасом. По ночам они патрулировали городские развалины, ловили мародеров. С мародерами не церемонились, их расстреливали на месте. Именно там впервые в своей новой жизни Александр. Бабуш убил человека. Зто было на развалинах ашхабадских государственных складов неприкосновенного запаса, где пахло горелым зерном и паленым мясом. Майор Худабергенов, бывший за старшего, скороговоркой зачитал постановление и кивнул Бабушу. «Давай!» Александр расстегнул непослушную кобуру и достал ставший тяжелым «ТТ». Задержанный стоял у остатка кирпичной стены, острым клыком взрезающимся в темное небо, и его высвечивали фонарики патруля. Бабуш поднял пистолет, еще не представляя, как он будет стрелять в задержанного. Задержанный опустился на колени и что-то тонко закричал по-туркменски. «Давай! — прошипел Худабергенов. — Чего ты возишься? Он хоть и плохой, а все-таки человек!» Странно, но эти слова словно бы подстегнули Александра. Сухо щелкнул выстрел. Задержанный замолчал, потом медленно упал лицом вниз. «Хоп, мужики, — сказал майор Худабергенов. — Быстренько, пока еще не потек, закиньте его в грузовик. — И хлопнул бледного Бабуша по плечу. — Не бледней, привыкнешь!» А потом они обеспечивали режим секретности сведений об ашхабадском землетрясении. Бабуш не понимал, зачем это делается, но искренне полагал, что людям незачем знать все эти ужасы, люди должны спать спокойно, а не просыпаться в поту из-за того, что стены их домов внезапно дрогнули от далекого и безопасного удара молнии и грома.