Сергей Синякин - Резервация

По воде бежала мелкая рябь. Лучи встающего солнца окрашивали воду в розовый цвет.

Давид разделся и выволок из кустов загодя приготовленный полиэтиленовый мешок, из которого он соорудил импровизированный водонепроницаемый рюкзак. В рюкзаке лежали костюм, документы и оставшаяся у него наличность.

Надев мешок, Давид еще раз осмотрелся. Было тихо, редко посвистывали просыпающиеся птицы, но тишина эта была обманчивой и опасной.

Озеро приняло его без всплеска. Некоторое время он разрезал воду сильными гребками, а когда решил, что отплыл достаточно далеко, перевернулся на спину и, покачиваясь на воде, увидел остров в последний раз.

Здание гостиницы отражало окнами лучи восходящего солнца. Ее обитатели уже просыпались, и некоторые окна были открыты. Появившийся над горизонтом диск солнца стекал в воду алыми потеками зари.

Давид перевернулся и медленно заработал руками - ему еще предстояло проплыть около пяти километров и надо было торопиться, пока на острове не началась паника.

"Человек не должен оставаться сторонним наблюдателем, - думал он, ощущая ладонями упругость теплой воды. - Тогда страна действительно обратится в гнилое, дурно пахнущее болото, которым правят людоеды и палачи".

Время от времени он опускал лицо в воду. Это и резиновая шапочка на голове не позволили ему услышать рев патрульного вертолета. Давид продолжал плыть, еще не зная, что уверенная строчка всплесков приближается к его телу.

Пулеметчик поднял голову от прицела, и сидящий рядом офицер показал ему жестами, что надо забрать тело подстреленного беглеца.

И в это время бетонный куб Больничного Центра словно раскололся надвое, и над ним заплясало пламя. На острове завыла сирена, и вертолет повернул к суше, оставив на розовой воде безжизненное тело.

В конце дня полумертвого Давида подберут рыбаки с материка. Несколько месяцев они будут выхаживать его, а когда на месте ран останутся багровые полоски шрамов, Давид уйдет в горы с партизанским отрядом.

Через два года именно его группа совершит лихой налет на резиденцию референта по государственной безопасности. Летающие по комнатам резиденции листы бумаги заставят Давида вспомнить рукопись Скавронски:

"И когда Черный Рак забился в крепких плавниках окуней, из портфеля его посыпались анонимные доносы и протоколы насквозь лживых показаний. Они всплыли на поверхность, прибиваясь к кувшиночным зарослям и будоража общественное внимание. Окуни проволокли Черного Рака по темным расщелинам его логова, и мольбы его о пощаде еще раз доказали, что всякий жестокий палач есть истинный трус и себялюбец, радеющий о собственном благополучии".

Давид встретится взглядом с референтом и не испытает прежнего чувства страха перед этим маленьким жестоким человеком.

Через пять лет Ойх войдет в Бейлин впереди батальона регулярной армии фронта национального освобождения.

За все это время он не напишет ни строки; он и его товарищи будут писать историю кровью, оставляя в лесах черновики могил.

Вернувшись, он станет искать Лонга и товарищей по неволе на острове Ро. И никого не найдет.

Радуясь со всеми победе, Давид будет с тревогой наблюдать за попытками похоронить революцию. Газетные кампании, выступления знакомых ему лиц будут утверждать в нем желание как-то ответить на происходящее.

Он снова вернется, мыслями к рукописи Скавронски.

"В первый же вечер ликующий лягушиный народ высыпал на берег воспеть достигнутую свободу. Много было сказано слов о необходимости демократических преобразований и изменении внутриполитического курса болота, а с рассветом, когда первые лучи солнца коснулись болотной глади, самые нетерпеливые уже били ластами по воде и возглашали необходимость выбора нового диктатора, но обязательно из лягушачьего сословия, тайно готовя верного, уже отведавшего лягвоедского угощения.

Многие побывали на отмели, где жутко скалился щучий остов и чернел панцирь его палача, и каждый возвращался с отмели, храня, как реликвию недавнего страшного прошлого, кусочек кости диктатора или панциря его приближенного.

И хотя так заманчиво было жить в спокойном болоте, поросшем ряской, ловя комаров и рисуясь героем, находились на болоте такие, что кричали о необходимости допуска проточных вод в болото, в короткой памяти своей и по неведению лягушачьему не зная, что деловые рыбы Реки уже углубляют обмелевший было канал, приближаясь к болотным кормам и мечтая о природных болотных богатствах".