Анатолий Королев: Мотогонки по вертикальной стене

В передвижном вагончике тесно и тепло. Фанерные стены густо оклеены афишами.

В толстом махровом халате, после горячего душа, Шман мало похож на героя в сверкающем шлеме и крагах. У него мясистое грубое лицо. Он совсем не молод.

Растирая рукой затекший затылок, Шман достает из холодильника ветчину, сыр, корзинку яиц, бутылку сухого вина.

Механик бросает на сковороду кусок масла, разламывает яйца и льет в кипящее масло густые тягучие струи.

— Только не пересоли, — говорит Шман. Режет кухонным ножом слиток ветчины, хлеб, откупоривает бутылку.

— Завтра уезжаем?

— Да, — отвечает Шман, — утром свернем шапито.

— Может, махнем на юг? Там еще тепло — бархатный сезон.

— Нет. Я устал. Хочу зимы.

Дверь распахнулась. Дунуло сырым запахом ночи. Ветер смял занавески на маленьком окне.

— Разрешите?

— Входите, — ответил, обернувшись, Шман, — присаживайтесь.

— Спасибо, я сыт, — старик медленно опустился на стул, не снимая ни берет, ни плащ.

— Что ж вы с галерки убежали? — спросил Шман, чтобы хоть как-то прервать томительную паузу.

— Я слышал, вы завтра уезжаете?

— А в чем дело? — враждебно спросил механик, поддевая вилкой горячую глазунью.

Старик посмотрел на механика и четко и ясно произнес:

— Молодой человек, меня зовут Дени-Георг…

Механик отпрянул от сковородки.

Шман растерянно запахнул халат на груди. Дени-Георг!.. Как? Знаменитый мотогонщик. Кумир его детства. Но он же погиб… тогда, сорвавшись с вертикальной стены.

— Нет. Я тогда выжил, — спокойно возразил старик, словно читая мысли, — вот только рука…

Он поднял перед собой левую кисть, и в тишине раздался сухой скрип протеза.

— Да вы разденьтесь, — поспешно предложил механик, пунцовый от стыда. — Вы же промокли.

— Я на минутку.

Дени-Георг перевел свои холодные глаза на гонщика.

— Тридцать лет назад я сам придумал этот трюк с желобом…

У него был резкий металлический голос, а глаза казались заплаканными.

— Это была прекрасная идея, но расчеты были неумолимы. Угол подъема, масса мотоцикла, скорость — все вступало в противоречия. Вместо эффектного трюка падение и смерть.

— Но вы же… — начал было Шман.

— Да, я решил рискнуть, — перебил Дени-Георг, — я был молод, а вдруг…

Он замолчал.

Шман катал по столу хлебный мякиш.

— Это было мое последнее выступление. Жить остался чудом. Поймите меня. И вдруг я узнаю, что некий молодой человек делает этот номер каждый день на маломощной машине… Я видел все ваши четырнадцать прыжков и не мог, не хотел верить. Это какая-то чертовщина: я снова проверил свои расчеты — они безукоризненны. Я показывал их специалистам. Моя рука, согласитесь, тоже аргумент… Женя, как вам это удается? В чем моя ошибка?

Шман помолчал и, наконец, сказал:

— Я не знаю.

— Но вы хотя бы чувствуете, что этот трюк не должен получаться?

— Да, чувствую.

— Тогда в чем же дело! — воскликнул старик. — Вот мои расчеты… Закон есть закон. Яблоко падает вниз. Я всегда исходил из законов физики и только один-единственный раз поддался искушению…

— Я был тогда на вашем последнем выступлении, — глухо сказал Шман. — Детей почему-то не пускали, но я решил во что бы то ни стало увидеть смертельный прыжок. Я прошмыгнул… Я видел все. Я считал, что вас больше нет, и решил сделать то, что не удалось самому Дени-Георгу. Разве я виноват в том, что мое мальчишеское нахальство выиграло?

— Это какая-то чушь! — воскликнул старик. Он метнулся к двери.

— Постойте, куда же вы? — Шман выбежал на крыльцо вагончика.

Ночь.

Она как купол шапито, в котором выключен свет после представления.

Дождь. Серебряные лужицы, разлитые по площади.

Сутулая фигура старика, уходящего подпрыгивающей походкой…

— Цирк уезжает.

— Жалко.

Оглянувшись на голоса, Шман увидел детей двух мальчиков.

На их лицах печаль и удивление.

В этот миг стропы, натягивающие купол, ослабли, и под крики рабочих шапито обмякло, брезент сморщился, и цирка не стало.

В кузов автомашины перекинули будочку кассы, оклеенную афишами. Сложили стопкой фанерные щиты с гигантским лицом мотогонщика.

Распорядитель стоял под раскрытым зонтом и опять суетился, покрикивал.

Гонщика коснулась детская ладошка.

— Вы еще вернетесь?

— Конечно, но только не раньше, чем через два-три года.

— Почему так долго?

— К этому времени подрастут другие мальчишки.

— Приезжайте, — сказал один из мальчиков, — мы будем ждать.