Дмитрий Скирюк - Руны судьбы (Осенний Лис - 5)

Где-то там, в Эстремадуре, в мрачной твердыне Эскориала, в этом дворце-монастыре император священной Римской империи Карл V свил себе гнездо. Оттуда он правил и творил завоевания, там провёл свои последние земные дни, и там же отдал душу богу.

А может, дьяволу.

А может, и не отдал. Нельзя же, в самом деле, отдать то, чего нет.

Но эти мысли менее всего сейчас могли бы прийти в головы четверым наёмникам-испанцам, затерянным среди сырых бескрайних польдеров, болот и сжатых ячменных полей северной Бургундии.

- Так что там, с этим колдуном? - дождавшись, пока Родригес кончит пить, спросил Санчес.

Усач опустил флягу, выдохнул в рукав и потянулся за едой.

- De nada! [Неважно (исп).], - буркнул он. Подцепил со сковородки сморщенный ломоть яичницы, отправил в рот, прожевался и вытер с усов пересохший желток. - Откуда мне знать, что там с колдуном? Одним колдуном больше, одним меньше, нам-то что? Я просто хочу сказать, что мальчишка так, мелочь, приманка. Если ты найдёшь его, не убивай, не надо: райге Себастьян водит его на леске, как живца. Он хочет поймать крупную рыбу, comprendes?

- Они ищут знахаря, - вмешался внезапно четвёртый солдат, тот, что прилаживал на место оторвавшийся от нагрудника ремешок. - Brujo rubia [Рыжий лис (исп.)] из Лисса. Alcalde [Градоначальник (исп.)] Гаммельна поймал какого-то бродягу-трубочиста, и тот показался нашему капуцину подозрительным. Padre ловит этого brujo уже третий год, а тот от него прячется, как старый лис. Эй, там ещё осталась водка?

- Me pelo alba! [Чтоб я поседел (исп.)] - воскликнул Родригес, перебрасывая ему флягу. Водка булькнула. - Теперь мне понятно, почему он бегает за ним с таким упорством! Я бы на его месте тоже потерял покой. А ты-то откуда это знаешь, а, Мануэль?

- Слыхал, - уклончиво ответил тот, отхлебнул из фляжки, поморщился и перебросил её дальше - угрюмому бородачу-алебардисту по имени Хосе-Фернандес, пятому и последнему испанскому солдату в этом маленьком отряде. Хосе-Фернандес за весь вечер произнёс от силы два-три слова. Он был каталонцем, речь коверкал безобразно, как испанскую, так и местную, частенько путал "б" и "в", а потому в застольных разговорах предпочитал помалкивать, дабы не подвергать себя насмешкам, а насмешников - хорошей трёпке. Зато в карты ему везло безбожно, хотя никому до сих пор не удалось поймать его на шулерстве.

- Они даже художника наняли, чтоб его портрет нарисовать, - продолжил Мануэль. - Я сам не видал, но я слышал, как брат Себастьян потом выговаривал трактирщику за то, что мальчишка увёл один такой рисунок у того из-под носа.

- Madre de Dios! [Матерь Божья (исп.)] - Родригес снова сделал круглые глаза. - Специально наняли художника! Должно быть, он важная птица, этот колдун, если для того, чтоб его поймать, нарисовали целый портрет!

Парнишка пожал плечами и вернулся к прежнему занятию.

Оторвавшийся ремешок постепенно садился на место. Мануэль работал тонко, молоток в его руках постукивал чуть слышно, словно не доспех чинил, а бил чеканку.

Мануэль Гонсалес родился и вырос в Толедо и происходил из зажиточной семьи. Глядя на него, никто бы не подумал, что этот маленький парнишка состоит в испанской армии. Но он в ней состоял, хотя один бог ведает, сколько пришлось заплатить за то, чтоб его туда взяли. Ни малый рост, ни хлипкое телосложение не мешали ему быть хорошим знатоком оружия, доспехов и всего, что с ними связано. Гонсалес мечтал стать оружейником, и с одного взгляда мог распознать, какого мастера работы тот или иной клинок, кем сделаны доспехи, и так ли уж хорош попавший к нему в руки арбалет. На привалах, на постое все тащили ему для починки поломанное снаряжение. Брал Мануэль недорого, а чинил надёжно, работал, если можно так сказать, из любви к искусству. Тяжёлое оружие было ему не по руке, зато всё, что стреляет, было по его части. Луки, арбалеты, репетиры, аркебузы - неважно, что в стрельбе он не имел себе равных. Сейчас его аркебуза - облегчённая кавалерийская двустволка-бокевера [Бокевера (старонем. Bockewere) двустволка-вертикалка] штучной Нюрнбергской работы на расшитой серебром широкой бандельере, стояла у лежанки.

Многие старые служаки были бы весьма удивлены, узнай они, что этот контуженный дохляк не только здорово стреляет, но и режет по металлу, гравирует, пишет, читает и говорит по-испански, по-французски и по-фламандски. Именно поэтому брат Себастьян уже четвёртый год предпочитал брать в свои спутники среди прочих этого тщедушного человечка. Инквизитор имел право брать с собой кого угодно - секретаря, солдат и даже палача всякий наместник или бургомистр по первому слову священника, наделённого такими полномочиями, обязан был предоставить в его распоряжение любые силы и средства. И всё же Себастьян предпочитал возить с собой своих, проверенных людей, а испанцам он доверял больше, нежели местным, ибо сам по крови тоже был испанцем.