Дмитрий Скирюк - Руны судьбы (Осенний Лис - 5)

- В тепло его, - распорядился хриплый голос, - и поить горячим, с мёдом и шиповником.

- Он выживет? Выживет? А?

- Что? - устало отозвался тот. - А. Да. Жить будет.

- Ох, - с облегчением сказал трактирщик. В его дрожащем голосе каким-то странным образом смешались облегчение и страх. - Ох. Ну вы меня прямо таки спасли. А то не дай бог, взаправду бы скончался, так с разбирательством бы господин профос трактир бы на неделю опечатал... Э-ээ... Вот только как нам насчёт платы...

- Не надо, - отозвался усталый голос. - Обойдёмся так.

Знахарь помолчал. Фриц вдруг почувствовал колючий бег мурашек на спине, вздрогнул, сжался и почему-то зажмурился.

- Кто там у вас? - спросили вдруг за дверью.

- Где? Там? - в голосе трактирщика скользнули нотки изумления. - Там э-ээ... Мальчишка там. Пырнул его ножом - вот энтим самым, стал быть, ножом, поганец, вот мы там его, значит, сразу и споймали. Ну, мы его и посадили, значит, под замок. Завтра донесенье сделаем и в город его свезём, а там с ним разберутся. Разберутся, значит, ага...

- Это был не он.

- Чего - не он? - не понял тот. В трактире ошарашено молчали.

- Ножом - не он. Другой был кто-то.

- Эхва! Ну, это вы хватили, господин хороший. Ведь вас тут не было, почём вам знать?

- Мне ли не знать, - хмыкнул тот. - Я же знахарь, уважаемый. Смотрите сами: это же стилет, почти иголка, а рана резаная, как от плоского ножа. И - посмотрите, где. Для мальчишки это слишком высоко. Ну? видите?

- Могёт, и так, - с сомнением пробормотал трактирщик. Сердце Фрица колотилось и грозило прошибить грудную клетку. - Могёт, и так, я в этом ведь не разбираюсь. Могёт быть, это тот второй, что с ним был. Так что ж нам, отпустить его теперь прикажете, что ли?

- Ничего не прикажу. Я не вельможа, чтобы приказывать. Очнётся раненый, расспросите его, решите сами. А мне пора.

- Ну что ж... Спасибо вам.

- Сочтёмся. Смотрите впредь получше за своими постояльцами, а то - вон у вас вышибала какую ряху наел, а толку никакого... Бывайте, господин Филипп.

- И вы бывайте, господин Лис.

Дверь за ним захлопнулась, и все в корчме вздохнули с облегчением.

Фрица же, наоборот, - как подбросило: "Лис!"

Трактирщик назвал его - Лис!

Он вскочил и с бешеным отчаянием заколотился в дверь.

- Откройте! Откройте! Открой-те-е-е!!!

* * *

В какой-то день однажды Ялка поняла, что лето кончилось. Был дождь, обычный моросящий дождь, когда внезапно тучи разошлись и вниз ударило пронзительным лучом холодного, уже не греющего солнца. Ударило и расплескалось на цвета, повисло коромыслом.

Радуга.

Последняя.

Осенняя.

Девчонка замедлила шаг, потом совсем остановилась, глядя в небо, снова синее, как летом. Замерла.

"Радуга-дуга, не давай дождя, давай солнышка, колоколнышка..."

Не даст.

Не даст больше солнышка: кончилось, остался только дождь. Зато много. Бери, ходок, бери, хватай горстями, дурачина, суй за пазуху, а то и этого не будет...

И после этого солнечных дней больше не было.

Ноябрь уходил, и осень плакала от боли и потерь, зализывая раны стынущим дождём, теряла золотой наряд и постепенно становилась грязной, неопрятной, словно странница или бродяжка после долгого пути. Дороги застывали и оттаивали вновь, мощёные ли камнем, бревнами, грунтовые теперь они все были одинаково грязны. Дождь лил все чаще и всё дольше с каждым разом, иногда шёл снег, а если и выглядывало солнце, то уже не грело. Лес стал чёрным и унылым - сплетенье голых веток берёз и осин, тонкие сосны и ели, которые, казалось, стали поздней осенью ещё мрачней и зеленей. Холодный ветер стряхивал с их веток капли, даже если не было дождя. Взъерошенные жёлтые громадные синицы суетливо перепархивали с дерева на дерево, и с каждым их скачком слетал на землю ещё один листок. Из всех лесов одни дубравы опадали чинно и торжественно, в их храмовой тиши стоял туман, в котором, как колонны, проступали их столетние стволы, а их овальные, с волной по краю листья ложились под ноги, задумчиво шурша. Все прочие деревья облетали мокро, грязно и ужасно торопливо. Набрать дров стало подлинной проблемой, а из грибов остались только мухоморы - их красные и крапчатые шляпки, словно огоньки, горели тут и там в пожухлых комковатых мхах. Ялка не любила эту пору, когда осень уже кончилась, а зима ещё не наступила. Дорога, лес, каналы, мостики, стерня в окрестных польдерах [Польдеры (польдерсы) - осушенные заболоченные земли, отгороженные плотинами и дамбами.], чернеющие крылья мельниц - всё слилось и растеряло краски, как будто было соткано из серых шерстяных клубков её души.