Дмитрий Скирюк - Руны судьбы (Осенний Лис - 5)

- Ну-с, что там получается в итоге? - обратился брат Себастьян к писцу, не отрывая взгляда от портрета. - Зачти допросный лист, Томас.

Парень вскрыл пенал и зашуршал бумажками. Достал одну. Прищурился.

- Г-гюнтер Хайце, - объявил он и облизал пересохшие губы. Голос у него оказался невыразительным и ломким, как слюда. - Т-трубочист. Д-двадцать три года, не женат, работает по дог-говору с магистратом. Арестован по доносу г-господина К-карла Ольвенхоста, к-к-к... который указал, что видел, будто оный трубочист на пустыре вытряхивал мешки и выпустил из од-дного мешка мальчишку, описанием похожего на упомянутого Фридриха Б-брюннера. М-мальчишка убежал. Г-господин трубочист задержан городскою стражей два дня назад, п-подвергнут д-допросу и признан виновным в пособничестве нечистой силе и ч-чёрной магии. В противозаконных поступках ранее замечен не был, н-но семь недель назад п-прикидывался дьяволом, пугая обывателей.

- Ну что ж, - вздохнул брат Себастьян, - картина складывается вполне понятная и очень даже объяснимая. Очень хорошо, что мы как раз оказались в это время в вашем городе, герр бургомистр. И очень жаль, что в таком славном городе, как ваш, зло столь глубоко пустило свои гнусные ростки.

Герр Остенберг развёл руками, а верней сказать, - рукой.

- Я, браво же, де здаю, чдо згазадь, - угрюмо прогундосил он из-под платка. - Бонимаете, звядой одец, у даз злучилзя бор, зараза, а эдод баредь брижёл и бредложил бомочь... Од сказад...

- Да уберите же вы свой платок! Бургомистр убрал платок так быстро, словно побоялся, что его сейчас у него отнимут вместе с носом.

- Он сказал, - скороговоркою закончил он, - что всему виной какой-то ядовитый гриб, который в этот год пшеница уродила вместо хлеба. И что надо просеять муку. Принёс большое решето и начал ездить с ним по мельницам. Я дал разрешение. Господин Готлиб поручился за него, это известный аптекарь, уважаемый человек, к сожалению, ныне уже покойный. Кто же мог знать...

- Всё это чушь и чепуха, - поморщился монах. - Пшеница уродила гриб! А кошки в этот год щенят не приносили? Известно всем, что все болезни проистекают от воспаления и застоя внутренних соков человеческого тела, а такоже - от чёрных помыслов человеческой души, невоздержания, обжорства, либо же прелюбодейства. А то, что приключилось в вашем городе, есть типичный пример того, какими хитрыми путями действует Диавол, сначала засевая семя немочи и боли, а потом являясь в виде знахаря, спасителя, освободителя или ещё кого, вселяя в сердце простолюдинов недоверие к матери-церкви и её слугам, а в итоге - к Господу Христу, да святится имя его. Нечто подобное случилось года три тому назад в одном городе... не будем называть его названия, когда там стали покрываться кровавыми пятнами гостии для причастий.

- Боже всемогущий! - бургомистр перекрестился. - И что же?

- Ничего. Милостью короля святая инквизиция провела дознание и выявила заговор еретиков, которые прокалывали гостии, после чего святые хлебы кровоточили. Если мне не изменяет память, там было сожжено двенадцать человек, и только после этого всё прекратилось. Нет, оцените, а? - их было ровно дюжина. Какое глумление над числом учеников Христа! Да, сударь, Дьявол никогда не упускает случая вбить ещё один гвоздь в тело Христово. Но вас винить я не могу, вами двигали искренние побуждения.

Бургомистр побледнел, однако возражать не стал, лишь сухо отвесил поклон.

- Взгляните, - указал меж тем брат Себастьян на травников портрет. Вроде бы, обычное лицо. Кто бы мог подумать, что прислужник Сатаны скрывается в таком невзрачном облике... Скверна, скверна в душах человеческих. Еретики скрываются под маской добропорядочных граждан. Ну что же, юноша, я думаю, что вы великолепно справились с работой. Господин бургомистр, соблаговолите уплатить ему по счёту. И...

Монах заколебался. Повернулся к Бенедикту.

- Вы работаете карандашом?

- Да, святой отец.

- Свинцовым? Угольным?

- Разумеется, свинцовым. - Бенедикт вдруг обнаружил, что даже рад возможности выговориться - по крайней мере, это на какое-то мгновение позволило ему забыть о страшной фигуре на стене. - Видите ли, уголь имеет свойство осыпаться, и краски потом плохо держатся. Как всякий живописец, я сперва делаю набросок, и только потом...

- Не важно, - поднял руку монах. - Можете не продолжать. Я попрошу вас сделать для меня карандашный рисунок... - он покосился на мальчишку-монаха, стоявшего в углу с землистым от неровной бледности лицом, и поправился: Два карандашных рисунка этого... человека. - Он указал на портрет. Постарайтесь изобразить его так же хорошо, мой юный друг. Сможете сделать это, скажем так, до послезавтра?