Олег Радзинский - Агафонкин и Время

Агафонкин вызвался заменить Валю, и та, благодарная, ушла, передав ему ложку с белым, сладко пахнущим комочком.

Агафонкин сел на Валино место и посмотрел Катерине Аркадиевне в глаза: надеялся увидеть в них память об их недолгой любви. Или хотя бы золотистый блеск, наполнявший ее глаза в ноябре 56-го.

Катерина Аркадиевна не отвела взгляда, она смотрела сквозь Агафонкина. В ее глазах не было блеска – лишь не высохшие со сна слезы старости.

Агафонкин вздохнул и придвинул ложку ближе к покрытым мелкой сеткой трещин губам.

– Поедим и поедем, Катерина Аркадиевна, – попробовал пошутить (скорее для себя самого) Агафонкин. – Поедими поедем с вами, дорогая моя, в прежнюю счастливую жизнь. За юлой. Отыщем юлу и вернемся к манной каше и прочим горестям старости.

– Не отыщем, – чуть слышно сказала Катерина Аркадиевна. – Что утеряно, то потеряно.

Агафонкин замер: за время пребывания в Доме ветеранов Катерина Аркадиевна никогда не вступала в беседу. Она жила отдельно от происходящего в сейчас, запертая Альцгеймером в своем мире, ключ от которого был глубоко упрятан в ее потерявших блеск глазах.

– Вы… меня помните? – спросил Агафонкин. – Вы помните… как мы встречались?

Он не знал, что еще можно спросить. Хотя предпочитал не задавать женщинам таких вопросов.

– Я помню чудное мгновенье, – мягко пропела Катерина Аркадиевна. Она помолчала, проверяя фразу на вкус, и затем взяла чуть выше: – Я помню чудное мгновенье…

Агафонкин вздохнул. Он положил ложку в тарелку, подвинул свой стул поближе к мурлыкающей старухе, прищурился и дотронулся до рукава мягкого платья из темного бархата…

…до рукава ее каракулевой шубки. Катя Никольская побежала вниз по лестнице, торопясь на репетицию. Она не заметила появившегося за ее спиной высокого молодого мужчину с копной каштановых кудрей. Агафонкин посмотрел ей вслед, отметив стройные ноги в лакированных полусапожках, и повернулся к только вышедшему на лестничную клетку старому инженеру Ковальчуку. Тот стоял вполоборота, не решаясь закрыть за собой дверь, будто боялся, что может не вернуться.

Все шло, как должно было идти.

Ковальчук подслеповато прищурился, вопросительно глядя на Агафонкина. Идеально, конечно, при смене Носителя, было проскользнуть в следующую фазу Тропы незаметно. Агафонкину это удавалось. Но не всегда.

Многие из нас подчас замечали промельк тени сбоку, нечто, что глаз схватил, зарегистрировал, но не смог определить, положить на соответствующую полку в сознании. Словно что-то – не тень даже, а подобие тени, увиденный шорох – прошло мимо, скользнуло у левого плеча и скрылось. Словно ощущение от увиденного, а не само увиденное.

Что это?

А это Агафонкин. Сменяет Носителя, входит в ваше время, спешит вдоль Линии Событий по Назначению или собственной нужде. А может, просто для удовольствия решил провести время, скажем, в Удольном, послушать суждения сельчан о реформе или поспорить с соседским помещиком Антоновым о Польском восстании 1830-го – был ли в том виноват Великий Князь Константин Павлович или влияние июньской революции 1830 года во Франции.

А может, спешит Агафонкин в Удольное просто потому, что соскучился по Варе.

Но про Удольное потом, потом.

Сейчас-здесь, в 13 часов 14 минут 11 ноября 1956 года, на лестничной клетке четвертого этажа дома 9 по улице Стромынка, вышедший из 54-й квартиры старенький инженер Ковальчук всматривался в Агафонкина, пытаясь припомнить, виделись ли они раньше. А заодно понять, как по-летнему одетый гражданин появился перед его дверью.

– Вы, товарищ, ко мне или этажом выше? – осведомился Ковальчук.

– К вам, Петр Васильевич, – вздохнув, признался Агафонкин. Он протянул руку и чуть дотронулся до слабого, костистого плеча инженера. – Здоровеньки булы.

Чуден Днепр при тихой погоде. Имеются, однако, на Украине и другие, не менее чудные вещи: ведьмовские панночки, мельники-колдуны, упыри-вурдалаки, победа Януковича на выборах. Самой же чудной из этих вещей в настоящий момент для Агафонкина было то, что в нынешнее, второе его путешествие в Событие КиевПаркПушкинаБрест-Литовскоешоссе-7июля1934года15:20 молодой инженер Ковальчук оказался не у пивного ларька среди жаждущих горькой ячменной пены, а в другом месте – перед выкрашенной светло-зеленой краской сценой, на которой играл духовой оркестр.