Александр Рыжков - ФБР

— А он и пошёл напролом! Что от молодёжи ещё ожидать? — ухмыльнулся Чан.

— И как, парень? — этот вопрос предназначался Говарду.

— Как, как, она мне мозги чуть не расплавила, дура малолетняя, — прорычал Закиров. — Если моё мнение вам интересно, Джордж, то мой старший напарник попросту использовал меня как подсадную утку.

— Ну ты и злапамятный, друзок, аз страсно с табоя рядом нахадиться.

— А чего ты хотел, сынок? — заступился за Чана Радман. — Это такая у нас, гладиаторов, работа. Риск непредусмотренных ситуаций огромен. Нам постоянно приходится балансировать на канате жизни. Неверный шаг, либо кто-то встряхнул твой канат — и вот ты уже летишь в пропасть забвения…

— Эээ, мистер Радман, вы так красиво говорите, может вам в поэты надо было пойти? — с некоторой долей иронии спросил Говард.

— Да нет, это не мои слова, — отмахнулся Джордж. — Ну, не в том смысле. Я ведь их сейчас сказал. Но это… книгу недавно взял в библиотеке почитать. Называется «Тлен времени». Автора точно не помню: то ли Лекс Рыжаков, то ли Алекс Рыжков… Я теперь отделаться от неё не могу — нет-нет, а проскользнёт в разговоре та или иная фраза из текста. Вот и слушай после этого очкариков, которые хвалят чтение. Читать вредно — вот что я думаю!

— Да, я полностью с вами согласен, — поддакнул Говард. — Но всё же как-то неправильно получилось. Меня Малыш использовал как громоотвод, что ли…

Чан Вэй Кун ухмыльнулся, но комментировать не стал. Предоставил эту возможность Радману. А тот и рад стараться:

— Понимаешь, серж… лейтенант, — он дружески похлопал Говарда по плечу. — Как бы цинично это сейчас не прозвучало, но так оно и было. Видимо ты ещё не до конца осознаёшь главной цели гладиатора. Не осознаёшь ведь?

Говард промямлил что-то невнятное в ответ.

— Я так и думал, — даже не вслушиваясь в слова собеседника, продолжал Радман. — Главная цель гладиатора — поимка преступника любой ценой! И в вашей ситуации Чан отработал правильно, решив действовать по старой доброй схеме «двойное дно». Ты был первым дном, на которое, собственно, и купилась та телепатша второй степени. Второе дно по имени Чан, тем временем, совершило поимку. И вот что я тебе скажу, сынок…

БАБАААААХ!!!

Звон битого стекла, осыпающейся штукатурки и разваливающихся стен. Крики раненных. В воображении Говарда возникло сосредоточенное лицо Лидии Корицыной.

Старший сержант Лидия Ивановна Корицына уже некоторое время не принадлежала самой себе. Её сознание, её глаза, её язык, её тело — стали сосудами, наполняемыми волей телепата третьей степени Афанасия Михайловича Махно. Иногда эта воля заполняла всё до краёв, до чудовищной боли в мозгу, в каждом позвонке, каждом суставе. В такие моменты хотелось порвать эту ужасную нить психокинетического кукловодства, оборвав нить собственной жизни. Но даже мысли об этом причиняли ещё большие страдания.

Довлеющая хватка психокинетических волн время от времени ослабевала, превращаясь в шёпот, раздающийся на задворках сознания. К шёпоту можно привыкнуть, особенно если не противиться ему. Хотя стоило Лидии попытаться ослушаться — когти постороннего сознания вмиг вонзались в мозг. Глубже, сильнее, жёстче, больнее…

Корицына несколько раз пыталась застрелиться, когда шёпота почти не было слышно. Но всякий раз, как она подносила к виску серебристое дуло старомодного револьвера системы «Смит-энд-Вессон» — палец цепенел на курке. Отчасти от того, что не хватало духу дожать. Отчасти от того, что ОН — ублюдок, поселившийся в голове — не позволял этого сделать.

Сегодняшнее пасмурное утро Лидия Ивановна встретила с ужасной головной болью. Шёпот назойливо повторял всё одну и ту же мысль. Корицына слышала её и раньше. Но тогда это не выходило за рамки мысли, а сейчас всё становилось гораздо отчётливей и страшней. Мысль обретала оттенок реальности, руководства к действию, пропитанного трупным ядом и желчью. До дрожи в коленках настоящего, до металлического привкуса во рту безвозвратного. Старшему Сержанту Корицыной была омерзительна эта мысль, выворачивающая наизнанку всё нутро, все то, что было дорого и свято. Но… с другой стороны… мысль обещала спасение от самой себя. От этого долбанного Дяди Афанаса, раковой занозой засевшего внутри черепа.

Корицына знала, что при всём желании, она бы не смогла противиться роящейся в голове чужеродной мысли. Чужеродной? А так ли эта мысль чужеродна Лидии Ивановне? Захороненная под навалами благоразумия и общественных норм, эта мысль дремала на дне подсознания. Дремала, пока её не разбудили. Или всё-таки нет?