Игорь Смирнов - Бухенвальдский набат

Отвечаю как можно спокойнее, все еще не понимая причины его раздражения.

- Нет, почему же, верю. Верю немцам, таким, как Вальтер Бартель и его товарищи, верю чехам, таким, как Квет Иннеман. Но смотр и без того связан с нарушением конспирации, и осторожность нам не помешает. Я хорошо помню урок, преподанный мне Центром, когда батальон. Валентина Логунова чуть не выдал себя.

- Тогда было другое время, - пробует возразить Кальчин.

- И сейчас я не могу доверить судьбу отряда многим людям.

- Ну, ладно. Кого пригласить на смотр, это ты доверь мне. Не возражаешь?

- Нет, конечно. До завтра я подумаю, как провести смотр.

Приближался какой-то праздничный день, когда эсэсовцы обычно не заглядывают в лагерь, пьют свой шнапс, горланят песни, ходят к девкам. В такие дни только усиливались гарнизоны дозорных вышек и сторожевых постов. Но это далеко от нас, по ту сторону забора.

На такой день был назначен "парад".

Командирам было объявлено, чтобы к 9 часам утра выводили подразделения на определенное место вблизи своих бараков.

Настал теплый, совершенно весенний день. Люди высыпали из бараков на солнышко. Мы с Николаем Кальчиным вливаемся в толпы гуляющих, как и остальные, принимающие парад. Внешне ничего не было заметно. Только у входов в бараки, по углам, на перекрестках стояли озабоченные комбаты. Увидев нас, они как бы между прочим направлялись вперед, словно ведя нас от группы к группе.

Вот мой 30-й блок. Тут меня все знают. И я всех знаю. Вон они, черти, поднимают руки в знак приветствия.

А Валентину Логунову опять неймется. Его бойцы принимают стойку "смирно". Ну, погоди, достанется тебе!

Но что это? У 25-го блока пытаются строиться в шеренги. Конечно, это Васька Цуцура! Васька, дорогой мой, неугомонный, больше осторожности! И так все понятно кому надо. Когда же ты научишься сдержанности?

Да, кажется, мы себя "покажем"! И даже больше, чем следует. И хотя постороннему глазу вроде бы ничего не заметно, но где же наша конспирация? Похоже, что все знают все!

Николай Кальчин торжествует, нет, просто сияет: - Ну, теперь ни у кого не остается и червячка сомнений!

Действительно, вечером Кальчин радостно сообщал мне:

- Бартель говорит, что "парад" превзошел все его ожидания, а Квет... Квет кричал: "Вот это сила!" Полковник Манэ сказал: "На русских можно надеяться. Мы пойдем с ними!"

Невозможно было не радоваться при этих словах. А ведь они еще не все видели только 56 взводов, а у нас их 81 да в лагере военнопленных несколько.

События надвигаются стремительно.

Уже подходит апрель. Для всех очевидно, что существование фашистской Германии - дело дней. Опасаясь возмездия, гитлеровские приспешники принимают судорожные меры, - чтобы замести следы своих кровавых деяний. По лагерю ползет слух, который заставляет узников содрогнуться: Гиммлер отдал приказ уничтожить Бухенвальд, чтобы ни один заключенный не попал в рукц союзных или советских войск. Комендант Герман Пистер намерен в ближайшие дни выводить заключенных партиями и уничтожать за пределами лагеря. Одновремейно наша разведка донесла к лагерю стягиваются танки с огнеметами, артиллерийские батареи, солдаты. Аэродром готов по первому сигналу бросить на лагерь штурмовики. Все это похоже на правду. Лагерь бурлит тревогой. Одно событие подминает другое, и люди не знают, чему верить, как себя вести. А вокруг весна. Теплынь, солнце... 3 апреля комендант через старост собрал часть видных немецких заключенных. Начинается, "игра в кошки-мышки". Герман Пистер доверительно сообщает, что получил приказ не эвакуировать лагерь, а передать его союзникам в полном составе. И он, конечно, подчинится приказу. Но вот до него дошел слух, что якобы французы и чехи готовят восстание и собираются перебить всю охрану и немецких заключенных и для этого будто бы запросили по радио оружие у американцев.

"Кошка" разливается, а "мышки" ухмыляются. Они тоже кое-что знают о французах и чехах...

После совещания у коменданта лагерь забурлил пуще прежнего.

Находятся легковеры, которые кричат:

- СС капитулирует! Освобождение близко!

Как бы не так!

В тот же день в 6 часов вечера по радио раздается приказ:

"Всем евреям, находящимся в блоках, а также в лазарете, немедленно с вещами построиться на аппельплаце для эвакуации".

Ясно, герр Пистер! Нам совершенно ясно, что значит ваш приказ! Это значит, что первая партия заключенных - восемь тысяч - будут выведены на уничтожение.

И другой призыв обходит бараки: "Эвакуация - это смерть. Не выполняйте приказа палачей!"