Ярослав Смирнов - Аэрогарды

- То есть?

- То и есть. Детальки словно приросли. Один стеллаж - с детальками одного вида, второй - с частями другого и так далее, но оторвать их невозможно. Они не привинчены, не припаяны, они просто сами - часть стеллажей.

- Что-то я ничего такого не слышал, - задумчиво произнес д'Марья.

- Конечно, - кивнул Руммель. - Так вот, диверсанты в затруднении: что делать дальше? Они пытаются выйти на связь с вертолетами - конечно же, ничего не получается. В принципе пока ничего страшного, тем более что где-то должен быть и склад готовой, так сказать, продукции. Отец говорил, что ему сразу пришло в голову, что детальки просто растут на стеллажах, а раз их нельзя оттуда снять - значит они просто еще не созрели.

- Ну конечно, - сказал д'Марья. - Они к тому же были теплые и мохнатые, эти детальки.

- Вовсе нет, - пожал плечами Руммель. - С какой стати? Металл и полимеры, как и положено... Так вот, четверо, в том числе командир полувзвода, остались возле стеллажей, а семь двоек рассредоточились по ангару и стали искать склад, благо дверей - здоровенных, металлических - там было много, через каждые двадцать шагов.

- Двери, - задумчиво протянул д'Марья и взял стакан с соком. - Что же... пусть.

Руммель посмотрел на него недоуменно.

- Простите?..

- Нет, это я так, - спохватился д'Марья. - Продолжайте, пожалуйста. Я внимательно слушаю.

- Так вот... да, отец с напарником открыли четыре двери, он почему-то всегда говорил об этом с особым нажимом - именно четыре. Двери открывались на себя. За первой оказался проем, просто заложенный кирпичами, обычными красными кирпичами. Кладка была неаккуратной, раствор искрошился. Вторая дверь вела в обычный туалет - две кабинки, обе пустые, умывальник - все. Когда открывали третью - один, в данном случае мой отец, открывает, второй бросается вперед, первый в это время прикрывает - напарник споткнулся, упал и потерял сознание.

Д'Марья невольно улыбнулся.

- Ничего не сломал? - пряча улыбку, спросил он.

- Нет, ничего, - спокойно ответил Руммель. - За дверью оказалась небольшое помещение, совершенно пустое, выкрашенное почему-то в темно-синий цвет. Отец поднял напарника, тот сразу пришел в себя: с ним было все в порядке, он и сам не понял, что произошло, но, как это у вас говорят, рассусоливать было некогда, и они пошли к четвертой двери, которую открыл напарник.

Руммель умолк, отхлебнул соку, прокашлялся. Д'Марья невольно покосился на соседний столик: молодежь допивала и доедала, продолжая диспут. Вилку у Колядкина давно отобрали, и теперь он размахивал перед носом Бейшиналиева ватрушкой. Двигателист с интересом за ней следил.

- Напарник открыл дверь, и отец пошел вперед, - снова заговорил Руммель. - Он рассказывал, что делал шаг сознательно, помещение было пустым, как и предыдущее, только вот выкрашено в красный цвет. Отец остановился и хотел уже обернуться, как вдруг стены комнаты поплыли: красная краска оказалась кровью, это чувствовалось по запаху, по самой нетягучей консистенции жидкости, это был не сок, не подкрашенная вода, не что-либо еще, но только кровь...

Д'Марья перестал улыбаться и несколько недоуменно посмотрел на Руммеля: тот вдруг заговорил быстро-быстро, странно полузакрыв глаза, лицо его подернулось сероватыми пятнами, а волосы - д'Марья был готов поклясться в этом - еле заметно зашевелились.

- ...Кровь поднималась выше, но в ней нельзя было утонуть, потому что в собственной крови тонуть ни у кого не получится, если не выпустить из жил и весь воздух - вместе с огнем и землею; но что тогда останется от человека? Ничто, ничто и только ничто, что есть его подлинная сущность: но мостки через реку своей крови уже давно переброшены, и он брел по ним, спотыкаясь на каждом шагу, потому что колени его были перебиты, и идти становилось все труднее и труднее: копошиться в первозданной грязи с подобающим умением дано не каждому. Он потерял себя, но твердо знал - и это знание оставалось единственной твердью бытия, - что добраться до другого берега необходимо, и даже просто иначе не может быть...

Руммель умолк. Д'Марья с некоторым даже испугом посмотрел на немца: но ничего, тот, похоже, приходил в себя. Тогда д'Марья украдкой огляделся. В столовой было почти пусто, а к их столику широко и гордо шагал Гордый.

Д'Марья мысленно поморщился: он знал, что каламбурить не умеет. Это отвлекло его внимание на пару секунд, за это время немец успел полностью прийти в норму.

- Кхм, - произнес д'Марья. - И что же это значило?

- А кто его знает, - уже спокойно произнес Руммель. - Отец пришел в себя за пределами комнаты. Напарник сказал, что отец вошел в помещение, постоял немного и вышел обратно, белый, как бумага. Напарнику пришлось хорошенько тряхнуть отца, потому что он смотрел в одну точку и на вопросы не отвечал.