- Вы... Я... - сказал растерянно Панарин.
- Бросьте. - Голос Шалыгана был неожиданно властным. - Ну да, вы уже готовы задуматься, бежать, драться и открывать Америки. Только через минуту вы задумаетесь о своей репутации, через две - о моем сумасшествии, через три - трезво взвесите мои слова и разобьете их с помощью богатого багажа цитат и теорий, коими вас вооружили и научили пользоваться. Ни на что вы не решитесь и ни до чего не додумаетесь, пока вас не прихватит всерьез - вот в чем беда вашего поколения, милый мальчик...
Внезапно Панарин схватил его за правую руку и резко вздернул рукав ветхого сюртука. Нет. Ничего. Ошибка. Никакой татуировки-альбатроса, которую носят все пилоты чуть повыше запястья. Все правильно, смятенно и зло подумал Панарин - чокнутый, и все тут...
Он разжал пальцы и торопливо пошел прочь. Дребезжащий хохоток ударил ему в лопатки. Притихшие было динамики снова грянули во всю ивановскую:
Выходили из избы
здоровенные жлобы,
порубили все дубы
на гробы...
Панарин размашисто шагал, отбрасывая носком ботинка редкие камешки. Клементина стояла на прежнем месте, и лицо у нее было именно такое, как ему представлялось.
- Бросьте, - сказал он, остановившись. - Не пытайтесь состроить соответствующее лицо. Вас это задело, понятно, и кинуло в извечную бабью жалость, но вы ничего не понимаете, потому что никогда не работали здесь. По этой же причине постарайтесь обойтись без устных соболезнований - они ничему не помогут и никого не вернут. Пойдемте лучше со мной, обещаю редкий кадр. Вы ведь никогда не видели остановившегося метронома?
- Как вы можете?
- Могу, - сказал Панарин. - Могу быть циником именно потому, что завтра это может случиться и со мной, я ведь не из кабинета командую. Ну, идете?
Клементина заспешила за ним, пытаясь приноровиться к его похоже. Привалившись спиной к штакетнику, под очередным плакатом с изображением Президента Всей Науки и очередным историческим изречением на земле сидел вдрызг пьяный Никитич, и на его лице читалось полное довольство жизнью прошлой, настоящей, будущей и загробной. Над ним нерешительно топтался юный сержантик-безопасник - новый, сразу видно, не успевший вызубрить все писаные и неписаные правила.
- Забирайте, чего там, - приостановившись, бросил ему Панарин. - Он свою норму вылакал. В трезвяк, денька два погоняйте с метлой, потом ко мне на проработку. Как обычно.
- Служу Науке! - обрадованно рявкнул, сержантик, поднял Никитича, закинул его руку себе на шею и поволок к вытрезвителю. Никитич покорно волочился за ним, временами называл его Анечкой и пытался лапать, что сержантик стоически переносил.
Панарин и Клементина вошли в коттедж. Голубой метроном, украшенный золотым альбатросом, стоял на письменном столе. Его стрелка замерла, отклонившись вправо.
- Вот, - сказал Панарин. - Та же штука, что у каждого из нас. Только не спрашивайте, откуда эти штуки взялись - они были всегда, говорят, есть свой и у Президента. Почему метроном останавливается, когда умирает его хозяин, мы сами не знаем и никто не знает...
Он огляделся, нашел подходящую спортивную сумку и принялся методично вытряхивать туда содержимое ящиков письменного стола. Сорвал со стены и отправил туда же фотографию Карен, разные мелкие безделушки и письма, имевшие ценность лишь для самого Бонера. Набил сумку доверху, с трудом застегнул. Сел за стол и, глядя в оклеенную пестрыми обоями стену, негромко сказал самому себе:
- Как же я ей напишу? Ведь писать-то мне положено...
2
Я злюсь, как идол металлический
среди фарфоровых игрушек...
Н.Гумилев
Слева от стойки был установлен огромный цветной телевизор и вытянулась шеренга пестро раскрашенных японских игральных автоматов. Автоматы давно поломали по пьяному делу, а единственный уцелевший перепрограммировали на крайне интеллектуальную игру; "Кто поймает больше шлюх" (с соответствующим видеорядом). Телевизор, однако, пока держался и сейчас показывал нечто порнографическое - и местные золоторукие механики давно собрали из каменных материалов супер антенну, ловившую и Гонконг, и Лос-Анжелес, да вдобавок оснастили ее электронной системой защиты, отшвыривавшей разрядом предместкома Тютюнина, не раз покушавшегося антенну изничтожить.
Панарин пропустил вперед Клементину, огляделся. Его персональный столик был свободен - как и тот, за которым обычно сидели Бонер со Славичеком. Там стояла полная рюмка - одна, потому что Славичек имел еще шансы выкарабкаться. От входа бросался в глаза портрет над столиком - правый верхний угол перечеркнут ало-черной ленточкой. И букетик анютиных глазок возле. Бонер на портрете улыбался во весь рот - частенько случается, что перероешь все оставшиеся после человека фотографии, да так и не найдешь хотя бы одну, где он грустен или серьезен, бывают такие люди...
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу