Александр Тюрин - История одного десанта

— Ну разве легко вступить в переговоры с какими-то соплями? Если даже они и разумны по-своему. А вдруг у нас разные языки. Я, например, говорю, а он, допустим, танцует и поет. Кто составит словарь понятных ему слов? Я даже не знаю, где у него перед, где зад… Фикса, неужели это ты? — неожиданно спросил я у оборотня, наверное, потому что дыхнуло на меня чем-то знакомым.

— Душа Фиксы. Волновой пакет. Связка тонкоэнергетических пульсаций, которая есть у тебя, меня и Плазмонта тоже. Это нас роднит. Она может быть очень мощной, вспомни свой персональный смерч, защитную оболочку, пульсирующую броню. Кстати, во время стычки в сарае у меня имелось еще и тело. Тогда Плазмонт устроил все так, чтобы вы меня заподозрили. Хотя, между прочим, айкидо я изучала у самого Уэмуры.

— Ну и номер! Значит, ты в 22:30 высвистала из жалости резервную группу, потом появились эти псевдо, и эрзац-Кнопка хлопнула тебя из моего сквизера…

— Ты очень правильно делал, когда сомневался в моей виновности. Но сейчас это уже не интересно… Так вот, беда Плазмонта в том, что рано или поздно он нарывается на душу, которая ему не по зубам. Понимаешь, в отличие от старушки Земли, он не смог соблазнить меня…

— А я бы тебя смог? — брякнул я невпопад.

Фикса, вернее, ее душа, даже немного замялась.

— Во всяком случае, ты хорошо целуешься, Алекс. Может, поэтому мы сейчас строим совместные планы.

— Недурственная основа для объединения наших усилий.

— Я сейчас твой дружественный интерфейс,— максимально убедительно произнесла Фиксина душа. — Плазмонт не будет посягать на твои молекулы — передача вибраций в его монады пойдет через меня. Я соединю твое сознание и его. Надеюсь, ты понимаешь, о чем я?

— Пожалуй, выбор у меня небогат. Как говорили в райском саду — вот, Адам, тебе Ева, выбирай себе жену.

Плазмонт не ждал меня в своем дворце-лабиринте с распростертыми объятиями. Он сразу взялся за мою обработку, хотя это трудно было назвать направленным воздействием. Чего стоит один интерьер. Кроме моего ультрафиолетового фонарика никакой подсветки. Вязь из масок-рож на стенах лабиринта: смеющихся, плачущих, тупых, хитрых и всяких прочих. И слизняки кругом, жрущие, выделяющие, сливающиеся, делящиеся. Все было сделано, чтобы напитать меня тоской. Эх, до чего способны вогнать в грусть биологические процессы и человеческие лица! Тысячи помыслов, деяний, желаний. И все такие неглубокие, что остался от них лишь штампик на стене.

Я как-нибудь сообразил, что Плазмонт не унимается, что он упорно долбит каналы в мою душу. Внушает бессмысленность жизни, работы, отдыха, нагрузок, удовольствий.

Мне было тяжело, выматывало, выжимало. Но я понял, что накатившая бессмыслица не моя. Ведь я — это Космика.

А Космика-то живет! Даже дышит. Причем как! Может, у нас не очень ясно с правами на личную жизнь, но с должностными обязанностями и кастовыми возможностями — пока что в ажуре. Мы не пережевываем самих себя, зато едим время, пространство, врагов — которых, кстати, не придумываем. Ведь в космосе ничего сочинять не надо, там и так есть все.

Меня не шибко беспокоит персональный календарь. Когда легким выхлопом отработанных газов присоединюсь к божественному ветру, годом раньше или позже, особой разницы нет. Даже если я совсем лажанусь, тоже не беда, кто-то ведь должен стать очередной палочкой в неизбежной цифре потерь и неудач.

Плазмонт меня понял. Такую проницаемость его ума-разума обеспечила, должно быть, превратившаяся в зону воспаления Фикса. Конечно, он мог бы размазать мой организм по стенкам, но получил бы снова неподконтрольную бунтующую информацию.

Поэтому он встретил меня неприятного вида тушей — ноги футболиста, задница мясника и бычья башка. Возможно это был жест отчаяния. Возможно.

Этот портрет Плазмонта ринулся ко мне с самыми дурными намерениями. Ладони решительного чудища, горящие бешеными вибрациями, уже были готовы дать мне по ушам и превратить голову в обугленный черепок. Я просто поднырнул под его ищущие руки, их жар перешел в мою оболочку и сделался силой противоположного знака. Защита затвердела, стала броней и лишь слегка спружинила под наваливающейся тушей. Осталось только провести прием.

Ноги оппонента в сандалиях древнекритского производства приоторвались от пола. С помощью легкого подворота я помог движению туши вперед. Упал Минотавр на собственные пламенные руки. Очень неприятное зрелище — еще одно короткое замыкание. Однако, он хоть и в подпалинах, но подскочил и хуком слева попытался свернуть мне шею. Я слегка сместился, а моя рука успела зафиксировать его предплечье. Это не намного облегчило бы мою участь, да только оборонительный смерч украл энергию его жесткого удара и изменил ее знак, превратив в мягкую силу потока. Я будто услышал шум воды, и Минотавр улетел вслед за своим кулаком в стену.