Александр Тюрин - В кругу друзей

– Значит, с ним вы поработали, – Летягин вдруг почувствовал, что у него есть сила, и даже немного уверенности. Он сжал кулаком горсть мелочи из кармана и ударил Трофима по физиономии, туда, где должен был появиться хоботок.

Трофим упал. Потом поднялся на четвереньки, пробуя языком состояние челюсти.

– Ой, выбил, паскуда, – Трофим выплюнул зуб. – Ну, я тебя за это потопчу всласть.

– Что же, никак драться будете? А еще говорили, что большой ученый, доктор зверских наук, – Летягин по-деревенски шмыгнул носом. – Только учтите, зов на меня не подействует.

– Царапаться буду и кусаться без всякого зова, по-лесному, – Трофим выдал порцию наработанного гиенского смеха. – Сейчас только макияж наведу.

– Я же, можно сказать, ваш ученик, – бодрясь, сыронизировал Летягин.

– Ты плохой ученик, двоечник. А двоечников я ем.

Летягин почувствовал, как рядом прошла мощная волна. Трофим заерзал, потом его стало крутить, и он прижался к перилам. Лоб поехал назад, а нижняя часть лица вперед, озаряясь охотничьим блеском кинжало-зубов. Пиджак лопнул, как воздушный шарик, и за головой вырос здоровый бугор. Башмаки треснули, и из них показались когти, предав Трофиму немного нищенский вид. Пятки и основания ладоней оторвались от пола и стали вытягиваться, а уши, наоборот, исчезли. Летягин смотрел не столько на проявление рептильного начала в наружности Трофима, сколько на бегущие по стенам трещины, осыпающиеся ржавчиной перила, падающие, как осенние листья, куски штукатурки и краски.

Энергия уходила из дома в обретение Трофимом нового тела, словно он вытащил какую-то затычку. Вихрь забирал из окружающего вещества свет, погружая его в мертвую черноту и втягивался в вампира.

Летягин услышал совершенно незнакомый голос: «Выйди взглядом из воронки. Выше, поднимись выше». Летягину казалось, что он бежит, преодолевая наклон поверхности, что он карабкается, цепляясь ногтями и зубами за малейшую выемку. Ему очень хотелось узнать, а что же там, за верхним горизонтом воронки. И, наконец, он увидел огромное небо в фиолетовых сполохах. Хотя стены стали совершенно отвесными, он уже летел и скоро вырвался наружу. В одно мгновение воронка стала оспинкой на поверхности текущей тверди, а он уже мчался ввысь сквозь вереницу образов, каждый из которых немного отличался от другого. Складываясь вместе, они напоминали причудливый изогнутый тоннель, а может, и лестницу в небо.

В этом тоннеле было то, что могло стать костями, сочленениями, мускулами, артериями, кожей, знаниями. Каждая точка будущего вещества разрасталась, притягивая или отталкивая другую по законам возможных устойчивостей в непрерывном общении. И вдруг остановка, тоннель исчез, полет прекратился.

Он сделал несколько шагов своими четырьмя лапами и повел рубленой мордой по сторонам. Ощутил новое тело и новую силу. Ему понравилось. Внутрь проник не касающийся его разговор.

«Откуда взялся этот саблезубый ящер с картинки из детской книжки? Шеф, у вас там что-то расфокусировалось.»

– Трофим, ты не прав. Гражданин Летягин, к твоему сожалению, сам возбуждает волну. Скажи спасибо, что он не стал тиранозавром.

– Сергей Петрович, а мне-то что делать?

– Выплюнь жало и тикай. Или пади в неравном бою. Слепим памятник из фарша, который он из тебя накрутит. Будем поклоняться, цветы носить...

Саблезубый Летягин заметил, что какая-то мелкая рептилия с плоским телом упала на передние лапы и собирается подпрыгнуть, чтобы цапнуть за горло. Он шлепнул гадину по низколобому черепу. Та взвизгнула и стала аккуратно отползать.

Воронка больше, чем когда-либо, напоминала язву. Горловина давила вечным забвением. Но страх остался за пределами преобразованного Летягина.

«Спущусь. Засыплю. Поставлю ограды. Только чтобы не падали в яму люди и дома», – принял он постановление.

«И Катеньку, колдобину, не забудь прихватить с собой, – мигом отозвался ядовитый голос Трофима. – Будет вместо предупреждающего столба... Ой, когда пойдеть-то? Котомочку надобно собрать с провизией, да сразу не давать. А то здеся и схарчит. Разве на такую харю напасесси?.. Говорил ему, дружи с головой. Воронка затянет ведь, как щенка, разве что обделаться успеет».

Голос погас, как огонек догоревшей бумажки. Осталась только воронка и туман, лениво текущий вдоль ее стенок и вниз. Туман гладил и царапал шкуру, колол или щекотал морду саблезубого Летягина, и тому казалось, что это отработанные жизни, гонимые силами засасывания, тянутся к своему концу, еще сохраняя мысли и чувства – как свежий покойник остатки телесного тепла.