Грег Иган - Теранезия

Самолет на Амбон отправлялся на следующее утро. Прабир забросил рюкзак себе за плечи и отправился гулять, проигнорировав автобус, дожидавшийся пассажиров, чтобы отвезти их в центр города. Если он отправится в отель прямо сейчас, то, вероятно, сразу уснет, но если удастся продержаться до раннего вечера, он сможет начать новый день посвежевшим и без десинхронии. Его планшет уже скачал местную карту улиц, так что заблудиться ему не грозило.

Он направился на север от территории аэропорта, мимо игровых площадок и кладбища, прямо в мирную зелень тропического пригорода. Поначалу он смущался, встречая других прохожих — размер его рюкзака однозначно выдавал в нем туриста — но никто, ни разу даже не обернулся ему вслед. Было приятно размять ноги; рюкзак был не слишком тяжелым, и даже невероятная жара воспринималась скорей как новшество, чем как помеха.

Не было ничего на этой спокойной, усаженной пальмами улице, что напомнило бы ему про лагерь в двух тысячах километрах отсюда, но когда он проходил мимо участка, похожего на территорию интерната, то вспомнил, как родители обсуждали возможность отправить его на учебу в Дарвин. Если бы они осуществили свое намерение, он мог бы пересидеть войну здесь. Так почему они этого не сделали? Он как-то отговорил их? Закатил истерику? Он не смог вспомнить.

Во второй половине дня начался ливень, но деревья на обочинах неплохо от него укрывали, а рюкзак был водонепроницаемым. Он продолжал идти на север, прочь от отеля. Землистый запах воздуха во время дождя заразил его какой-то странной ностальгией, смешанной с разочарованием, и он не мог решить, что именно ему напомнил этот запах: Калькутту, остров или сам Дарвин.

Ответ нашелся через несколько минут, когда дорога привела к больнице. Он стоял под дождем, глядя на вход. Он ни за что не узнал бы здание только по внешнему виду, но был уверен, что бывал здесь раньше.

Роды у матери начались поздним вечером и продолжались уже восемь или девять часов. Его уложили в кроватку где-то достаточно далеко от родильной палаты, чтобы его не беспокоил шум, и он заснул, предполагая — со смесью обиды и благодарности — что пропустит все. Но утром его разбудил отец и спросил: «Хочешь посмотреть, как родится твоя сестричка?»

И хотя тяготы родов сами по себе и беспокоили его, даже страдания матери не смогли полностью отвлечь его от самого удивительного явления из тех, которым он был свидетелем. Двум клеткам, которые тела его родителей могли потерять так же легко, как чешуйки кожи, удалось вместо этого вырасти в совершенно новое человеческое существо. То, что это случилось внутри его матери, очевидно, не обошлось для нее без последствий, но что еще больше поразило Прабира, чем осознание того, что и сам он появился таким же удивительным способом, так это то, что и сам он был создан из ничего, кроме воздуха, пищи и наследственного материала, так же, как и этот ребенок создавался на острове, у него на глазах, месяц за месяцем.

Он уже давно поверил и принял версию родителей о том, как рос он сам. В их трактовке он вовсе не являлся шариком в форме ребенка, разбухающим от пищи, а то, как он рос, больше напоминало то, как растет город, с его зданиями и улицами, которые постоянно изнашиваются и перестраиваются. Огромный набор шаблонов внутри него использовался, чтобы из каждого крохотного кусочка переваренной им пищи собрать молекулы, необходимые для восстановления, перестройки и развития каждой части его тела. По рекам гуще патоки громадный флот микроскопических курьеров перевозил кристаллические строительные леса, проходя сквозь охраняемые ворота, чтобы доставить материалы туда, куда нужно.

Все это было удивительно и весьма тревожно, но он всегда избегал доводить эту идею до логического конца. И только когда появилась Мадхузре, глядя на комнату, полную лиц и света и ничего еще не понимая, что, как он знал, она никогда не вспомнит, Прабир увидел вдалеке точку, где растворялись его собственные воспоминания. То, что он узнал о ней из личного опыта, в той же степени относилось и к нему: когда-то он вообще не существовал. Он был воздухом и водой, удобрениями и растениями, туманом из безымянных атомов, разносящимся по Индии, по всей планете. Даже гены, использованные, чтобы построить его, были разделены до последнего момента, будто пиратская карта острова сокровищ, который еще только предстоит создать.

Пока мама баюкала новорожденную, отец стоял на коленях рядом с кроватью, целуя их обеих, смеялся и всхлипывал, вне себя от счастья. Прабиру стало легче от того, что мама больше не бьется в агонии, и он был поражен своей новорожденной сестрой, что не помешало ему задаться вопросом, а что же она такого сделала, чтобы заслужить все это обожание. Ничего такого, чего не сделал и он сам. И так будет всегда: какой бы не по годам развитой она не стала, у него слишком большая фора, чтобы его обогнать. Его положение было недосягаемым.