Джо Холдеман: Миры неукротимые

Конечно, мой любимый друг Прайм, ты скорее вампир, чем демон. Мы немного поболтали по случаю этого юбилея. Я попросила ее появиться, так сказать, в натуральном виде. Последние полвека или около того она обычно материализуется в очень скромном одеянии, несколько ностальгического покроя, вероятно, чтобы поберечь мои чувства. Я хотела сверить ее вид со своими воспоминаниями. Думала, выгляжу лучше – прости, старушка. Ты вполне сексуальна как кибернетический раздражитель.

Коснувшись этого вопроса, пользуюсь случаем признаться, что скучаю по ВР как по чему-то вполне реальному. Несколько лет назад, после того как у меня случился обморок, мне запретили пользоваться машиной. Для меня это был единственный способ почувствовать мир, миры, как они есть на самом деле. Даже когда ивилой переносил меня на другие планеты, я видела и слышала мир только процеженным через старые тусклые порталы из прошлого.

Я правда считаю, что по достижении ста лет, или 313, вам должны не ограничивать, не запрещать, а увеличивать время пользования ВР-модулями. Это проясняет память, помогает разобраться в прошлом. После века жизни воспоминаний хватает!

В «комнате грез» я привыкла встречаться с Дэниелом, которого нет в живых уже сорок два коротких года. И с Сандрой, которой нет почти пятьдесят лет. Смерть Дэна была оглушительной, как удар молотком. Но когда погибла Сандра – меня словно обезглавили. Не знаю, как выжила. Дэн умер от рака; нескольких недель мучительных страданий хватает, чтобы как-то подготовиться к некоторым вещам. Сандра погибла во время извержения вулкана в Нотерли, вместе с отрядом студентов, изучавших вулканические явления.

Ох, ладно. Встречи в ВР только притягивают призраков. Может, лучше дать им покой?

Как хорошо, что я вела дневник сорок девять долгих лет. Где-то в начале я выразила надежду, что проживу достаточно долго, чтобы сделать запись в свой сотый день рождения. Нужно бы придумать что-то элегическое и мудрое. Но с тех пор как я воображала себя мудрой или хотя бы смышленой, прошло столько лет…

Сейчас я в принципе смышленая, но очень медлительная. Когда тратишь уйму времени, подбирая ответ, люди считают это проявлением глубокомыслия. На самом деле – это просто размягчение мозгов.

Прайм напомнила мне мои собственные слова: некоторые люди стареют, как вино, приобретая сложность и букет. Другие стареют, как сыр, становясь все острее и невыносимей. Третьи просто высыхают, как трава. Она спросила, к какой категории следует отнести меня. Я сказала, что стала слишком стара, чтобы меня можно было классифицировать.

Но это заставило меня вспомнить вкус вина, последнюю бутылку «Шато д’Икем» 2075 года, которую Джон сберег для Дня Запуска. Вино* разлитое, когда мне было двадцать, как раз созрело через двадцать два года. А я когда созрела?

Весь мир, миры стали достижимы после моего второго контакта с ивилоями, имевшего столь интересные последствия. Но я не считаю это воздаянием за мою – Мою с большой буквы – боль. Я всегда знала, что, предоставь они Джону выбор, он первым полетел бы в кипящую лаву. Он всегда принимал правильные решения и незамедлительно их выполнял.

Мне не представилось возможности обсудить с ним этот вопрос. Джон умер раньше, чем я вышла из комы.

Эта последняя бутылка вина… Сэм Вассерман объяснил мне однажды, что запах и вкус воздействуют на мозг активней, чем звуки или картины. Что-то насчет раздражения в гипоталамусе… Вы вдыхаете острое благоухание, когда вылетает пробка, а потом чувствуете холодное пощипывание во рту, которое невозможно достоверно описать, – и память об этом остается навсегда. Волшебное было время, что ни говори. Человечество только что покинуло материнское лоно Земли. В той маленькой комнатке были мы четверо – Джон, Дэн, Эви и я. Мы светились целеустремленностью, любовью, товариществом.

Может, дружба тоже раздражает гипоталамус. Я могла бы измерить свою долгую жизнь друзьями, временами становившимися любовниками. Иногда поначалу они были просто оппонентами в споре, как Деннисон и Парселл. Впоследствии это даже усиливало близость.

Из моего поколения уцелела одна Чарли. Ежедневно в полдень мы встречаемся в вихревом бассейне. Пока вода вымывает окоченение из наших суставов, мы обмениваемся сплетнями, иногда о живых. А порой мы говорим о серьезных вещах, хотя в нашем возрасте куда полезней смешить друг друга.

Я борюсь с эгоистическим желанием умереть первой, потому что смертельно боюсь оборвать последнюю связь с этим миром, боюсь изоляции, которая наступит, если первой уйдет Чарли. Но если умру я, ее одиночество будет еще острей. У меня все-таки есть Прайм.