Игорь Росоховатский - Виток истории

Улыбки на лицах людей делали их похожими одно на другое, как цветущие деревья. Так сближает людей только очень большая радость или горе. Каждый старался сделать другому что-то приятное, и регулировщики ласково журили лихачей. И хотя в формулировках Академии наук наш опыт назывался опытом долголетия, в толпе все чаще мелькало слово, которое я упорно повторял в своих речах, — «бессмертие». И сам я верил в него. Верил, хотя и знал, что ученый не имеет права верить…

А радость перехлестывала через берега и несла меня — уже обессиленного — в своем потоке. Я уснул на рассвете на чужом плече так же спокойно, как в собственной постели. Последнее, что я запомнил, засыпая, — восторженный шепот: «Тише! Он спит…»

Серебряная амальгама волн колебалась над моей головой. Мы с Майей погружались все глубже и глубже. Знакомо ли вам ощущение, когда ясно чувствуешь каждый мускул, и все они послушны воле? Создается впечатление удивительной радостной невесомости, и мы говорим, что за спиной выросли крылья.

Далеко на дне виднелось песчаное плато с редкими камнями. Майя, прижав руки к бокам, изогнувшись, скользнула вниз.

Она помахала мне рукой. Перебирая ластами, я быстро подплыл к ней. Майя указывала куда-то рукой. Приглядевшись, я заметил нагромождение скал и темное отверстие подводной пещеры.

«Очевидно, это там…» — подумал я и вместе в Майей устремился вниз. Майя, обогнав меня, бесстрашно нырнула в пещеру. На миг она оказалась в узкой каменной пасти, готовой стиснуть и раздавить ее, затем исчезла из поля зрения. Когда я догнал ее, она уже включила прожектор, и стены пещеры сверкали всеми оттенками, фиолетово переливались мелкие ракушки, простые камни казались рубинами, сапфирами, опалами… Теперь я уже ощущал давление воды, особенно на грудь. Наверное, и Майе было не так уж легко, и мы подбадривали друг друга улыбками.

Вдруг Майя толкнула меня в плечо и указала в сторону. Там у стены на большом камне, как на пьедестале, стоял прозрачный ларец. Внутри него виднелась золотая фигурка спортсмена в ластах.

Я схватил ларец, но оказалось, что он наглухо прикреплен к камню цепью. Нужно было разъединить кольца, а никаких инструментов у нас не было. Я выбрал камень поувесистей и начал изо всех сил колотить по цепи. Майя с улыбкой смотрела на мои бесполезные усилия, а потом подплыла, отстранила меня извиняющимся жестом и приподняла цепь, исследуя ее. Затем, как фокусник, легко разъединила кольца, разгадав их секрет. Она передала ларец мне, как будто ей было тяжело тащить его. На самом деле она просто не хотела ущемлять мое мужское самолюбие. (В таких делах она неизменно оказывалась и смекалистее и деликатнее меня.)

Я сделал вид, что принимаю все это как должное, и мы, отталкиваясь от стен, выплыли из пещеры. Еще несколько минут, и тяжесть исчезла, тело снова приобрело удивительную легкость и слаженность, к которой еще добавилась радость победы. Вверху уже виднелась амальгама водной поверхности, сквозь нее проскальзывали солнечные спицы.

Энергично работая ногами, оставляя пенистый след, мы двумя торпедами выскочили на поверхность. Правой рукой я высоко поднял ларец.

В тот же миг запели фанфары, приветствуя победителей и давая знать, что состязания окончены. С мостков нам что-то кричали, протягивали руки. Другие, менее удачливые ныряльщики уступали нам дорогу к лесенке.

Майя поднялась на мостки первая. Ее опоясывали длинные сверкающие нити, с них падали жемчужинка за жемчужинкой. Она сбросила шапочку и тряхнула волосами, разбрызгивая капли воды, так что встречающие со смехом разбежались. А затем нас подняли на руки и понесли к пьедесталу почета. Я отвечал на приветствия, смотрел на Майю и думал, что сегодняшняя победа — подарок ей ко дню рождения. Завтра Майе исполняется сто восемь лет…

Круглые тельца беззвучно ударились друг о друга и остановились. Яркое пятно света переместилось, стали видны низенькие, вбитые в землю домики. Крыши — из множества каких-то тонких трубок. Вспомнилось: это не пластмасса, а природный материал. В древности назывался соломой.

Над головой с воем промчался странный летательный аппарат, похожий на птицу. Потом я увидел гравилет и несколько успокоился. Но вот ноздри втянули горьковатый запах — и волосы стали дыбом, пот выступил на лбу. Это был запах опасности.

От аппарата-птицы оторвалось несколько черных точек. Они падали с пронзительным воем, раскалывающим мозг. Когда-то я знал, как они назывались. Рядом раздался металлический голос: