Теодор Старджон - Больше чем люди

На мгновение Гипа охватила паника, но тут же улеглась. Он сел у противоположной двери, которая, очевидно, ведет в ту же комнату, что и коридор.

Было тихо.

Гип взял оттоманку и перенес к стене. Потом сел, прижавшись спиной к панели, глядя на дверь широко раскрытыми глазами.

Попробуй дверь, проверь, закрыта ли она.

Он понял, что не смеет это сделать. Еще пет. Смутно он представлял себе, что почувствовал бы, если бы дверь оказалась закрытой. Но подтверждения своим леденящим догадкам не хотел находить.

- Слушай, - яростно сказал он самому себе, - лучше тебе чем-нибудь заняться. Сделай что-нибудь. Или просто думай. Но не сиди так.

Думай. Думай о скрывающейся здесь тайне, о заостренном лице с толстыми стеклами очков, об улыбающемся лице, которое говорит: "Умри".

Подумай о чем-нибудь другом! Быстрей!

Джейни. Одна, перед этим заостренным лицом с...

Гомогештальт, девушка, две неговорящие негритянки, дурак-монголоид и человек с заостренным лицом и...

Попытайся снова. Гомогештальт, следующая ступень эволюции. Ну, конечно, почему бы не существовать наряду с физической психической эволюции? Гомо сапиенс голый и невооруженный, но у него в черепе огромного размера комок желеобразного вещества; и поэтому он отличается от животных, от которых произошел.

Но остается тем же, тем же самым. До сего дня он стремится размножаться, стремится владеть; убивает без сожалений и угрызений совести; если силен берет, если слаб - бежит; а если слаб и не может бежать - умирает.

Гомо сапиесу предстоит умереть.

Страх в нем - это хороший страх. Страх - это инстинкт самосохранения. Страх означает, что есть надежда остаться в живых.

Гип начал думать о выживании.

Джейни хочет, чтобы у гомогештальта выработалась система морали и чтобы такие, как он, Гип Барроус, не могли быть раздавлены. Но одновременно она хочет, чтобы ее гештальт процветал: ведь она его часть. Моя рука хочет, чтобы я выжил, мой язык, мой живот хотят, чтобы я продолжал жить.

Мораль: они не что иное, как закодированный инстинкт самосохранения.

Верно ли это? А как же общества, в которых аморально не есть человеческое мясо? Это что за выживание?

Да, но те, кто придерживается установок морали, существуют в пределах своей группы. Если в группе принято есть человеческое мясо, ты тоже будешь его есть.

Должно быть название для этого кода, для системы правил, по которым индивидуум живет таким образом, чтобы помогать своей группе. Это что-то выше морали.

Допустим, это называется этикой.

Вот что нужно гомогештальту, не мораль, а этика. И я буду сидеть, с мозгами, растекающимися от страха, и создавать этический кодекс для сверхчеловека?

Попытаюсь. Это все, что я могу сделать.

Определим понятия.

Мораль: кодекс правил для выживания индивидуума в обществе (сюда входит и наш праведный каннибал, и правильность обнажения в группе нудистов).

Этика: кодекс поведения индивидуума, способствующий выживанию общества (вот твои социальные реформаторы, те, что освобождают рабов, не едят людей и так далее).

Слишком поспешно и поверхностно, но придется работать с этим.

В качестве группы гомогештальт может решить собственные проблемы. Но как единое существо:

У него не может быть морали, потому что он один.

Остается этика. "Кодекс поведения индивидуума, способствующий выживанию общества". Но у него нет общества. Пока еще нет. Нет вида: он сам свой собственный вид.

Сможет ли он руководствоваться кодексом, который будет способствовать выживанию всего человечества?

И с этой мыслью Гип Барроус ощутил неожиданное вдохновение, как будто не связанное с его нынешней проблемой. Но груз враждебности и слепого безумия неожиданно спал с него, он почувствовал себя легко и уверенно. Вот что он подумал:

Кто я такой, чтобы делать положительные заключения о морали и кодексе выживания всего человечества?

Как кто? Я сын врача, человека, выбравшего служение человечеству, уверенного в своей правоте. Он пытался заставить меня служить так же, потому что был уверен, что это единственный правильный путь. И я за это ненавидел его всю жизнь... Теперь я понял, папа. Я понял!

Он рассмеялся, чувствуя, как тяжесть старой обиды и гнева навсегда покидают его, рассмеялся просто от радости. И как будто зрение его стало ярче, свет во всем мире сильнее, мозг его обратился к теперешней проблеме, мысленные пальцы словно крепче ухватились за скользкую поверхность, схватились уверенно...