Теодор Старджон - Больше чем люди

Дурак боком пошел вдоль изгороди: ему невыносимо было отворачиваться от призыва.

***

Весь день, всю ночь и половину следующего дня шел дождь, а когда солнце взошло, дождь пошел снова - вверх: свет устремился с тяжелых жемчужин, лежащих на роскошной свежей зелени. Некоторые жемчужины съеживались, другие падали, и земля мягким голосом, голосом листвы и цветов, благодарила.

Эвелина сидела на окне, опираясь локтями о подоконник, прижав ладони к щекам, слегка улыбаясь. Она негромко запела. Ей самой было странно себя слышать: она понятия не имела о музыке. Читать она не умела, и никто ей не рассказывал о музыке. Но оставались птицы, иногда в крыше звучал фагот ветра; слышала она и крики маленьких существ из той части леса, которая принадлежит ей, и более смутно - из той, что не принадлежит. И из этих звуков она складывала свою песню, сопровождая ее необычными колебаниями в высоте. Пела без всяких усилий, свободно.

Но я никогда не касалась радости, Не должна касаться радости. Красота, о красота прикосновения, Расстеленная, как лист, и ничего между мной и небом, кроме света.

Дождь притрагивается ко мне, Ветер гладит меня, Листья, листья прикасаются ко мне...

Долго она издавала музыку без слов, музыку молчаливую, беззвучную, и смотрела, как дождевые капли падают в сверкающем полдне.

Хрипло:

- Что ты делаешь?

Эвелина вздрогнула и повернулась. За ней со странно напряженным лицом стояла Алишия.

- Что ты делаешь? - повторила она. Эвелина сделала неопределенный жест в сторону окна, попыталась заговорить.

- Ну?

Эвелина повторила жест.

- Там, - сказала она. - Я.., я... - Она соскользнула с подоконника и встала. Вытянулась как можно выше. Лицо у нее раскраснелось.

- Застегни воротник, - приказала Алишия. В чем дело, Эвелина? Расскажи мне!

- Пытаюсь, - мягко, но напряженно ответила Эвелина. Застегнула воротник, и руки ее упали на талию. Девочка прижала их. Алишия подошла ближе и отвела руки.

- Не делай так. Что ты.., что ты делала? Ты говорила?

- Да, говорила. Но не с тобой. И не с папой.

- Здесь больше никого нет.

- Есть, - возразила Эвелина. Неожиданно у нее перехватило дыхание. Коснись меня, Алишия.

- Коснуться тебя?

- Да, я.., я хочу этого. Только... - Она протянула руки, и Алишия попятилась.

- Мы не прикасаемся друг к другу, - сказала она мягко, словно не могла преодолеть шок. - В чем дело, Эвелина? Ты больна?

- Да, - ответила Эвелина. - Нет. Не знаю. - Она повернулась к окну. - Идет дождь. Здесь темно. А там так много солнца, так много... Я хочу, чтобы солнце было на мне, чтобы было тепло, как в ванне.

- Глупо. Тогда в ванне стало бы светло... Мы не говорим о купании, дорогая.

Эвелина взяла с сидения у окна подушку. Обхватила ее руками и изо всех сил прижала к груди.

- Эвелина! Прекрати!

Эвелина повернулась и посмотрела на сестру, как никогда не смотрела раньше. Рот ее дернулся. Она закрыла глаза, крепко закрыла, а когда открыла снова, из глаз потекли слезы.

- Хочу! - воскликнула она. - Хочу!

- Эвелина! - прошептала Алишия. С широко распахнутыми глазами она попятилась к двери. - Я должна сказать лапе.

Эвелина кивнула и еще крепче прижала к себе подушку.

***

Придя к ручью, дурак присел на корточки и принялся смотреть. Подлетел лист, остановился в воздухе, присел в реверансе, потом продолжил свой путь сквозь изгородь и исчез в узкой щели в зарослях падуба.

Дурак раньше никогда не размышлял дедуктивно, и, может быть, стремление мысленно проследить за листом родилось не сознательно. Но он проследил и обнаружил, что изгородь укреплена в бетонном дне ручья. Частокол перегораживал ручей от одного берега до другого; ничего крупнее листа или веточки не могло проскользнуть. Дурак спустился в воду, прижался к железу, бил по затопленному основанию. Глотнув воды, он закашлялся, но продолжал бить, слепо, настойчиво. Схватив обеими руками прут, потянул. Железо порвало кожу. Дурак взялся за другой прут, потом еще за один, и неожиданно нижняя часть прута застучала о нижнюю поперечную перекладину.

Результат, отличный от предыдущих попыток. Вряд ли дурак осознал, что означает эта разница, понял, что железо проржавело под водой и потому ослабло; но он почувствовал надежду, просто потому, что результат оказался другим.

Дурак сел на дно ручья, погрузившись в воду по подмышки, ноги прижал по обе стороны от задребезжавшего прута. Взял прут в руки, набрал воздуха и потянул изо всех сил. В воде показалась красная струйка и потекла вниз по течению. Дурак наклонился вперед, потом со страшным усилием откинулся. Проржавевший подводный кусок прута лопнул. Дурак отлетел назад, ударившись головой о берег ручья. На мгновение потерял сознание, и тело его покатилось, поплыло к изгороди. Вдохнув воду, он болезненно закашлялся и поднял голову. Когда мир перестал кружиться, дурак порылся под водой. Нашел отверстие высотой в фут, но всего в семь дюймов шириной. Погрузившись по плечи, ухватился руками за края отверстия, потом погрузился с головой. Потом сел и просунул ногу в отверстие.