Урсула Ле Гуин: Слово для «леса» и «мира» одно

Несколько лет назад, через некоторое время после первой публикации повести «Слово для „леса“ и „мира“ одно» в Америке, мне выпало большое счастье познакомиться с доктором Чарльзом Тэртом, психологом, широко известным благодаря его книге «Измененные состояния сознания». Он спросил меня, не послужило ли прототипом атшиян в повести племя сеноев, живущее в Малайзии. «Какое-какое племя?» — спросила я, и тогда он рассказал мне о них. Культура сеноев включает — или включала — целенаправленные упражнения в восприятии и толковании снов, больше того, опирается на них. В книгу доктора Тэрта включена небольшая статья Килтона Стюарта о сеноях:

«Завтрак в сенойском доме — как сеанс терапевтического истолкования снов. Отец и старшие братья выслушивают и анализируют сны всех младших…»

Когда сенойский ребенок рассказывает сон с падением, взрослые радостно говорят: «Это прекрасный сон, один из лучших снов, какой только может присниться человеку. Куда ты упал, и что ты там нашел?»

Для сеноев сон полон смысла, он толкает их к деятельности, к творчеству. Взрослые специально уходят в сны, чтобы разрешать личностные и культурные конфликты. Они возвращаются из сновидений с новыми песнями, орудиями труда, танцами, мыслями. Бодрствование и сон одинаково значимы для них и дополняют друг друга.

В статье сообщается, а вернее, подразумевается, что у сеноев «великими сновидцами» являются мужчины; неясно, значит ли это, что женщины стоят в обществе ниже, или что они, как у атшиян, равны с мужчинами, но роль их вспомогательная. В статье не говорится и о концепции Бога, высших начал и т. п. у сеноев; там просто упомянуто, что сенои не колдуют, хотя и не прочь уверить соседние племена в своих магических способностях, поскольку это оберегает от вражеских нападений.

«Они создали систему межличностных отношений, которая, с точки зрения психологии, соизмерима с нашими достижениями в таких областях, как телевидение и атомная физика».

По-видимому, на протяжении нескольких веков у сеноев не было ни одной войны, ни одного убийства.

Вот они — двенадцать тысяч человек — они возделывают землю, охотятся, ловят рыбу и видят сны в дождевых лесах на склонах гор Малайзии. По крайней мере, так было в 1935 году… а, может, и не было. Насколько мне известно, после Килтона Стюарта ни один ученый о них не писал. Существовало ли когда-нибудь такое племя, и если да, то есть ли оно сейчас? Под «сейчас» я имею здесь в виду время бодрствования, которому мы дали такое нелепое имя «реальный мир». Во времени сновидений они, конечно, находятся и здесь и сейчас. Я думала, что выдумываю небывалых инопланетян, а оказалось, что я просто описывала сеноев. Если пошарить в подсознании, то там найдутся не только капитаны Дэвидсоны. Тихие люди, не убивающие друг друга, тоже обитают там. Видимо, там есть много всего: то, чего мы особенно страшимся (и потому не признаем его существования), и то, в чем мы особенно нуждаемся (и потому его тоже не признаем). Хотела бы я знать, сможем ли мы прислушаться к нашим снам и к снам наших детей?

«Куда ты упал, и что ты там нашел?»

В момент пробуждения в мозгу капитана Дэвидсона всплыли два обрывка вчерашнего дня, и несколько минут он лежал в темноте, обдумывая их. Плюс: на корабле прибыли женщины. Просто не верится. Они здесь, в Центрвилле, на расстоянии двадцати семи световых лет от Земли и в четырех часах пути от Лагеря Смита на вертолете — вторая партия молодых и здоровых колонисток для Нового Таити, двести двенадцать первосортных баб. Ну, может быть, и не совсем первосортных, но все-таки… Минус: сообщение с острова Свалки — гибель посевов, общая эрозия, полный крах. Вереница из двухсот двенадцати пышногрудых соблазнительных фигур исчезла, и перед мысленным взором Дэвидсона возникла совсем другая картина: он увидел дождевые струи, рушащиеся на вспаханные поля, увидел, как плодородная земля превращается в грязь, а потом в рыжую жижу и потоками сбегает со скал в исхлестанное дождем море. Эрозия началась до того, как он уехал со Свалки, чтобы возглавить Лагерь Смита, а зрительная память у него редкая — что называется, эйдетическая, потому он и видит это так живо, с мельчайшими подробностями. Похоже, умник Кеес прав — на земле, отведенной под фермы, надо оставлять побольше деревьев. И все-таки, если вести хозяйство по-научному, какого черта нужны на соевой ферме деревья, которые только отнимают землю у полей? В Огайо по-другому: если тебе нужна кукуруза, так и сажаешь кукурузу, и никаких тебе деревьев и прочей дряни, чтоб только зря место занимать. Но с другой стороны, Земля — обжитая планета, а о Новом Таити этого не скажешь. Для того он сюда и приехал, чтобы обжить ее. На Свалке теперь одни овраги и камни? Ну, и черт с ней. Начнем снова на другом острове, только теперь основательней. Нас не остановишь — мы люди, мужчины! «Ты скоро почувствуешь, что это такое, эх ты, дурацкая, богом забытая планетишка!» — подумал Дэвидсон и усмехнулся в темноте, потому что любил брать верх над трудностями. Мыслящие люди, подумал он, мужчины… женщины… и снова перед его глазами поплыла вереница стройных фигур, кокетливые улыбки…