Андрей Столяров: Давайте познакомимся

— Дефибриллятор!

Варвара покачала головой.

— Виктор Борисович…

— Быстро! — гаркнул Полозов. Он и сам знал, что бесполезно. — Запускай!

Анестезиолог щелкнул тумблером. Сердце дернулось. Тут же он сказал:

— Остановка.

— Еще раз!

— Остановка.

— Еще раз!

Анестезиолог пожал плечами — мое дело маленькое, приказывают, я выполняю.

Так продолжалось минут десять. Запустить сердце не удалось. Реакция была все слабее и слабее. Варвара покашливала. Анестезиолог откровенно морщился.

— Ладно, все, — сказал Полозов. — Все. Закончили.

Стащил перчатки. Варвара сунула чистую марлю — вытер лицо, подумал: «Сделать-то все равно ничего было нельзя».

Сильно хотелось курить.

— Он умер? — нерешительно спросила Галя.

Ей никто не ответил. Анестезиолог свертывал провода. Полозов все-таки достал сигарету. Варвара смотрела неодобрительно — прямо в операционной.

— Он умер? — снова спросила Галя.

— Надо будет заполнить историю болезни, — сказал Полозов.

Варвара закивала.

— Да-да, Виктор Борисович, я помогу.

В лице ее не чувствовалось никакой усталости. Железная была женщина.

— Смотрите, смотрите! — вдруг сказал анестезиолог.

Все обернулись.

— Сердце!

— Что — сердце?

— Есть сердце!

— Что за ерунда… — начала Варвара. Полозов, отстранив ее, шагнул к экрану. В темно-серой стеклянной глубине вспыхивала серебряная звездочка.

— Я уже хотел выключать, — возбужденно сказал анестезиолог. — Вот уже за ручку взялся и вдруг — заработало.

— Дышит! — воскликнула Варвара. — Виктор Борисович, дышит!

— Это обморок был, — сказала Галя.

Полозов даже не обругал ее за глупость — натягивал перчатки, пусть не стерильные, теперь не до этого.

В груди было холодно. Ничего себе — так залететь. Принять живого за мертвого. Может быть, шок? Хотя вроде, не с чего. Или аллергия к наркозу? Он слыхал о таких случаях: некоторые не переносят. Вплоть до летального исхода. Вдруг и здесь — дали маску, отключился. В любом случае это позор. Грубейший промах. Выговор обеспечен. А могут и вообще погнать. Слава богу, еще заметили. А если бы очнулся в морге?

У Полозова даже в горле перехватило.

— Наркоза больше не давать! — крикнул он. — Следите за пульсом.

Варвара замерла у стола. Лицо у нее было какое-то странное.

— Шевелись! — закричал Полозов. — Отсос, лигатуру! Галя, тампоны — живо!

Галя мотнулась к столику с инструментами.

— Не надо, — спокойно сказала Варвара.

— Что не надо? С ума сошла!

— Посмотрите, Виктор Борисович, — так же спокойно сказала Варвара.

Полозов посмотрел. Кровь больше не текла.

— Ну и что, — сказал он. — Тромб. — Поторопил ее: — Не стой, Варвара, не стой.

— Вы глядите, глядите, — сказала она.

Кровь не просто остановилась, а как бы спеклась, ссохлась, ее вдруг стало меньше.

— На желудок посмотрите, Виктор Борисович.

Полозов не верил. Там, где он с такой быстротой и блеском зашил порез, теперь появился рубец — плотный, бугристый, надежно схватывающий края, словно операция была сделана не полчаса, а по меньшей мере месяц назад.

Суматошно подлетела Галя с тампонами. Полозов, не глядя, поймал ее за руку.

— Пульс пятьдесят. Ровный. Наполнение среднее, — сказал анестезиолог.

— И здесь, — Варвара осторожно показала пальцем.

Диафрагма, которая только что висела клочьями, вдруг начала зарастать. Именно зарастать. Лохмотья еще остались, но сморщились, съежились, прилипли к ткани и потихоньку рассасывались. Между ними прямо на глазах появлялась молодая розовая пленка.

— Вы помните Анциферова? — шепотом спросила Варвара.

Полозов быстро повернулся. Варвара смотрела напряженно, желая сказать и не решаясь при посторонних.

Он, конечно, помнил. Еще бы!

Пленка закрыла всю диафрагму. Она была тонкой, просвечивающей, в нее миллиметр за миллиметром вползали капилляры.

— Что это такое? — очень тихо спросила Галя где-то за спиной.

— Приходит в себя, — предупредила Варвара.

Парень открыл глаза, повел по сторонам, с трудом сглотнул — сейчас заговорит.

— Наркоз! — рявкнул Полозов.

Анестезиолог подскочил.

— Вы же запретили.

— Наркоз! Наркоз! Быстрее!

Маска легла на лицо. Анестезиолог прижимал ее обеими руками, поглядывая с некоторым испугом.

— Он, значит, живой, — шепотом сказала Галя.

Диафрагма совсем заросла. Ясно проступали мышцы и сухожилия. Рубец на желудке рассосался — никаких следов. И кровь, заливавшая волость, исчезла: отдельные черно-краевые сгустки с каждой секундой бледнели и таяли.