Сквозь рощи видно звонницы Кремля.
Слетает лист последний сентября.
Темна Москва дремотою осенней.
И я в том мире, в том, забытом всеми, В осенних снах смотрю одну тебя.
Ранним утром, в воскресенье, Не услышав голос твой, Я пойду незримой тенью Над сгоревшею Москвой.
Башни темные ослепли, День колодезный храня.
Листопад горячий пепла Не касается меня.
Не устанут улиц сети В саже деснами зиять.
Ничего на этом свете Не запомнить, не понять.
Будто - воронов кормили.
Будто - купол дня погас.
Ничего в печальном мире Не останется от нас.
Я пойду по светлым рельсам, По трамвайным удилам.
И как будто погорельцы, Запоют колокола.
Звон прощальный не утешить, Горла улиц им полны.
У дерев осиротевших Сухожилия черны.
Я пойду по сну кумиров, По мерцанию волос.
Ничего в печальном мире Не случилось, не сбылось.
Переулки, как веревки, Тянут - площадь распластав.
И торчит в них Пискаревка, Пальца чертова сустав.
Ранним утром, ранним годом Кружит темная листва.
Ходит тихим хороводом Черноглавая Москва.
КРАСНОЕ ВРЕМЯ
Судьба любви. Дремота красных слов.
Косматый византийский богослов.
Темна вода в каналах. Век поет Печальный тонколицый идиот.
Судьба покоя. Магия руки.
Как пух, седые гласные легки.
Темна вода. Темнее - глаз белок.
Темнее - имя: Бог. Палеолог.
Судьба любви. Лютует Красный Маг.
Судьба сожженных жизней и бумаг.
Темна вода в каналах. Навсегда Уходит горькая весенняя вода.
Что длится целый век, тому продлиться - вдвое.
Пугая воробьев на площади Сенной, Кончается декабрь козлиной бородою И зарывает в глушь жестокою зимой.
Что времени забор, глухой и деревянный.
Что сено и мороз, и сонная труха.
Во взгляде воробья под небом оловянным Проулок двух домов мертвел и потухал.
Щербатый ход квартир. Задвижек и заслонов Недвижимый портшез. Тряпичная душа.
Бесплотный вырастал бледнее анемона Под крышей жестяной шестого этажа.
Так невозможно жить. Стареющая каста Подвалов и домов. Какой ударил час На ратуше вверху. И, как больной лекарство, Глотает ночь шаги - поспешно и мыча.
Что ледяной канал. Что холод чудотворный.
Как сажа горяча небесного котла!
О, кто там впереди? О, это вышел дворник.
Как в ступе помело, страшна его метла.
Очесок декабря, библейский и козлиный.
Дремучий частокол. Амбары и дрова.
Что циферблат - в Свечном. Что стрелки - на Перинной.
Что крыша - на Думской. Что в Яме - голова.
Что смотрит сквозь него пронзительно и ясно, Впитавший белизну болезни на шестом.
Но бог ему судья - его лицо прекрасно, Светлее, чем луна в канале ледяном.
Жизнь истекла. Декабрь - в полглаза и в полслуха.
Сенную лихорадь вдохнем и разопьем.
Кошмарный шрифт листа. Опять глядит старуха В затылок. И молчит замерзшим воробьем.
Наступает бессонное Омрачение мозга.
Ты была нарисована На картине у Босха.
Идол серо-гранатовый, Раб греха и искуса, У какого анатома Он учился искусству, У какого же гения, У безумца какого.
И у нашего времени Запах средневековья.
И за нашею скукою Над пустыми дворами Пахнет гарью и мукою И сырыми дровами.
Омраченье бессонное.
Сожжено, что ли, небо.
Ты была нарисована, Нет спасенья и не было, Лишь глаза - больше страха В ожидании хруста.
Лебедою запахло От любви и искусства.
Лебедою - от ада.
Лебедою - от рая.
Это - Черный Анатом Муляжи подбирает.
И в дыму юбилеев, В паутине тревоги Равнодушно белеют Шестипалые боги.
Смотрел на март одним глазком И ставил ноль ему, Такой казенною тоской Синел линолеум.
Казалось, под кору загнал Всех веток векторы, И воспалялся глаз окна И глаз директора.
И время было бы - бежать, Взывать о помощи, Когда б не экзаменовать Всю жизнь, до полночи.
И в мареве бровей и рам, В ковровой нежити Проект ложился, как в огран, Навеки нежиться.
Был - кабинет. Был - я. Ворон Был крик над кровлями.
Был - стол, от прежних похорон Отполированный.
Был - март. Была - слепая лесть.
Был - день в ночи еще.
И я представил, что ты - здесь И ждешь в чистилище.
И ждущей загнанный, как в клеть, В оскал ошейника, Хотел скорее умереть Для повышения.
Ветром ли в коридорах Духи заверчены.
И начинается шорох В шторах матерчатых.
Солнце больным нарывом Лопнет, и будет крошево.
Долго ль до перерыва Душу продам задешево.
Мучиться ли до полдня?
В цинке белил, отчаянные, Двери, как в преисподнях, Прячут своих начальников.
Читать дальше