Андрей Столяров - Наступает мезозой

А вот лекция о европейской эротике оставила его равнодушным. Что за лекция, елы-палы, ни одной картинки не показали. Вовчик так и не понял: как там у них, в Европе, значится, с этим делом. Так же, как и у нас, или придумали все-таки что-нибудь интересное. В результате он сначала зевал, замученный монотонным голосом лектора, а потом вцепился в подлокотники кресла и впал в какое-то оцепенение. Очнулся только когда в зале зааплодировали.

– Здорово, – сказала Лерка. – Я вижу, что тебя тоже заинтересовало.

– Типа того, что нормально, – дипломатично ответил Вовчик.

И также не понравился ему фильм, который Лерка неоднократно хвалила. Назывался он «Равнодушная скорбь» и демонстрировался в почти пустом зрительном зале. В чем тут дело Вовчик просек уже минут через двадцать после начала. На экране, в роскошных интерьерах усадьбы, ничего, ровным счетом, не происходило. То есть, там, разумеется, какие-то хмыри появлялись, что-то делали и временами даже разговаривали между собой, а их разговоры в произвольном порядке перебивались кадрами кинохроники: например, солдаты в пришлепнутых касках перемещают что-то похожее на дирижабль. Однако что это за хмыри и о чем они разговаривают, понять было нельзя. Вовчик, короче, и так и этак прикидывал, ничего, блин, не связывалось. Правда, ближе к концу сеанса тот чувырь, который, по-видимому, у них был за старшего, все-таки нашел себе девку и начал было раздевать, но тут ни с того ни с сего на них наехал бородатый старик в качалке, и затем уже ни девка, ни этот хлопец на экране не появлялись. Вовчик так и остался в недоумении: вдул он ей, наконец, или не вдул. Спрашивать он постеснялся: Лерка от этого фильма была в восторге.

– Равнодушие – это от времени, – сказала она, щурясь со света и оглядывая забитый машинами переулок. – Полное равнодушие ко всему – черта нашей эпохи. Мы чудовищно равнодушны даже к самим себе. Ну а скорбь… скорбь здесь… я думаю… это от Бога. Он скорбит по тому, что замысел его бессмысленно расточается. Вот, Володя, скажи, у тебя есть какая-нибудь цель в жизни?

– В принципе, типа того, – не слишком понимая её, ответствовал Вовчик.

Ему было неловко идти с девкой под руку.

– Это хорошо! – воскликнула Лерка, пытаясь попасть ему в шаг. – Я не спрашиваю, какая; цель у человека может быть очень личная. Если ты захочешь, потом как-нибудь сам мне расскажешь. А вот я хотела бы жить где-нибудь в таежной глуши. Маленький такой поселок, речка, домик на склоне. Школа – две комнаты, учеников всего десять-пятнадцать. И чтоб с самого первого года и до окончания я – их классный руководитель. Детей, по-моему, нельзя передавать из рук в руки. Нарушается психологическая преемственность, развитие становится мозаичным. А потом у них отсутствует целостное мировоззрение. Ты, Володя, как думаешь, это реально?…

– Ну если «крыша» будет хорошая, тогда чего ж? – сказал Вовчик. – С хорошей «крышей» можно хоть поселок держать, хоть целый город.

– При чем тут крыша? Я ведь даже не знаю, куда поеду.

– А тебе сколько еще?

– Учиться? Много, целых три года.

– Ну, это мы тогда подумаем, потолкуем с некоторыми людьми, – сказал Вовчик.

В свою очередь, он тоже постарался не ударить лицом в грязь. Ну он, конечно, сводил её в «Лотос», где у братков были свои интересы. Штуки четыре выкинул Вовчик за этот вечер. Посидели, поглазели на девок, которые без ничего пляшут на сцене. Правда, Лерке это, кажется, не очень понравилось. Вовчик заметил, что она морщится, когда Пузан, например, ударяет в литавры. Позже высказалась в том духе, что лично она против этих шоу ничего не имеет. Если кому-то нравится, пожалуйста, ради бога. Иногда, вероятно, нужно потакать животным инстинктам. Хотя лично она считает, что только инстинктами ограничивать человека нельзя. Человек по сути своей тем и отличается от животного, что стремится к ценностям, которые гораздо выше инстинкта.

Тут она повернулась и требовательно посмотрела на Вовчика.

– Девки эти, конечно, уже не то, – согласился он. – Надо будет сказать Кабану, чтоб набрали новых.

Не одобрила Лерка и крутой боевик, который рекомендовали братки. В течение всего фильма она сидела с каменной физиономией – иногда, правда, оглядывалась на пацанов, шуршащих чипсами, – а потом заявила, что будь её воля, она бы такие картины вообще запретила.

– Сколько человек убил этот Койот? Я насчитала одиннадцать, но, по-моему, их было гораздо больше. Самое неприятное, что ему вообще нравится убивать. Он внушает нам мысль, что от убийства можно получать удовольствие.