Андрей Столяров - Послание к коринфянам

- Здравствуйте, господин учитель!..

Он едва не уронил драгоценный термос: хмурый высокий подросток, как оборотень, возник перед ним и смущал его неприветливым упорством взгляда. Был он в светлой холщовой рубашке, перетянутой солдатским ремнем, и в холщовых же шароварах, заправленных тоже в валенки, которые по низу, видимо вручную, были облиты резиной, так что получилось нечто вроде галош, а под мышкой его кожаным благородством темнела потертая, но еще роскошная министерская папка, совершенно не сочетающаяся с домотканой одеждой. И еще не сочеталась с ней круглая черная шапочка еврейского образца, будто приклеенная на самой макушке: желтые патлы, выбивавшиеся из-под нее, были похожи на солому.

- А... это ты... - напряженно сказал Лука. Ему не понравился собственный голос, который предательски дрогнул. Здравствуй... Разве мы на сегодня договаривались?..

Подросток переступил с ноги на ногу.

- Так ведь суббота, господин учитель, - почтительно напомнил он. - Я вот - географию, арифметику приготовил. Папаша мне еще вчера говорили: дескать, обязательно передай привет господину учителю, засвидетельствуй, мол, перед ним мое уважение... Умный, мол, человек господин учитель, побольше бы нам таких...

И подросток склонил голову.

Однако, в почтительности его было что-то хамоватое.

Словно он заведомо считал себя выше Луки, но по каким-то неведомым соображениям играл в подчиненного.

Причем играл не очень умело. Луку это всегда пугало. Но еще больше его пугало то, что подросток упорно разглядывает узелок и термос у него в руках. Лука попытался перехватить их - так, чтобы упрятать за спину. Но у него не получилось.

Поэтому он сказал:

- Видишь, приболел я что-то... Кашель, температура... Наверное, простудился... Ты это, если не против, давай - на завтра... День, правда, рабочий... Но, может быть, вечером?.. Значит, арифметика, география... Договорились?..

Ему было неприятно от своих заискивающих интонаций. Но подросток воспринял их как должное, потому что степенно и важно кивнул:

- Разумеется, господин учитель, как вам будет удобно...

Вдруг прозрачно-бесчувственные глаза его явно дрогнули. Он как будто о чем-то догадался. Поклонился по всем правилам - в пояс, коснувшись рукой земли, - и, как деревянный, задумчиво зашагал по направлению к калитке. Отчетливо выделялась кобура, пристегнутая к ремню, и болтался в чехольчике нож с изогнутой костяной рукояткой.

Вероятно, трофей от какого-нибудь инородца.

- Привет папаше!.. - облегченно крикнул Лука.

Надо было поторапливаться. Золотые следы, вероятно, видел не он один, трудно было предположить, что Пришествие осуществилось именно у него на огороде; Мессия, скорее всего, уже исходил половину города, информация о Следах, наверное, давно ушла в Кремль, вряд ли ее там оставили без внимания, соответствующие меры, конечно же, уже принимаются. У него есть час или полтора, не больше.

Лука толкнул дверь и сначала ничего не смог разглядеть, очутившись во внутренней темноте, рассеиваемой лишь малым оконцем под самыми стропилами, но глаза постепенно привыкли и, протянув руку, чтобы не налететь на доски просевшей кровли, он пробрался в дальнюю часть сарая, и там, за загородкой, где у него в прошлом году содержалась коза, на соломе и слежавшихся твердых стружках он увидел человека в белом хитоне, который безмятежно раскинулся вдоль всех ясель. Глаза у него были закрыты, а грудь чуть заметно вздымалась под легким дыханием.

Надо же, спит, с удивлением подумал Лука. Его ищут, а он спит, как ни в чем не бывало. Ни и ну - человек.

Утомился, значит...

Он протиснулся через загородку в ясли и только тогда заметил, что человек в белом хитоне не спит, а напротив, открыв глаза, внимательно наблюдает за ним - впрочем, тут же усевшись и подогнув под себя босые ноги.

Лука успел заметить металлизированный блеск подошв, которые отразили его, точно в зеркале, а на подстилке, где чиркнули пятки Мессии, образовались капли - словно от расплескавшейся ртути. И судя по всему, эти капли были горячими потому что солома вокруг них, обугливаясь, потемнела. Лука некоторое время, не отрываясь, смотрел на их блестящее точечное созвездие, а затем тоже присел и осторожно поставил свой термос и узелок рядом с краем завернувшегося хитона.

- Давно пришел? - поперхнувшись от сухости в горле, спросил он.

Однако человек, сидящий в яслях, не ответил, а все так же смотрел на Луку - гневными, черными, как маслины, божественными немигающими глазами.