Валерий Строкин - Я - Степан Разин

Я выхватил саблю и подступил к кувшину.

- Сейчас попробуем, какое оно старинное! - я взмахнул саблей и рубанул по кувшину.

На кафтан брызнула алая пряная струя.

Я подставил рот и сделал несколько коротких глотков:

- Хлопцы, вино отменное - фряжское.

- Да здравствует атаман, Степан Тимофеевич! - казаки ринулись на кувшины, как на штурм.

Кто-то побежал звать друзей, торговавших на майдане.

С этого всё и началось. Вскоре к майдану прибежали около десятка солдат хана. Стали угрожать. Я вывалился на порог:

- Гей, соколы - руби басурманских псов!

Пьяная волна выкатилась из подвала и вдавила солдат в землю. Мы устремились вниз по улице.

- Руби магометан! Гуляй, казаки - наш город! - раздавались пьяные крики.

Навстречу пьяным казакам спешили солдаты и городские жители. Завязалась схватка. На базаре казаки разоряли купцов - своих недавних партнёров.

- Жги их! Бей их! - кричал я, размахивая саблей, бросаясь на обороняющихся жителей. - Гей, есаулы-атаманы - за мной!

- Мы здесь, батька! - подал голос Серёга Кривой.

Жителей становилось всё больше, и у всех было оружие. Нас окружили со всех сторон.

- Не ладно, Степан Тимофеевич - добром всё это не кончится! Басурман много и они нас окружают! - торопливо докладывал единственный трезвый среди нас Фрол Минаев.

- Гей, хлопцы - за мной! - крикнул я, и мы стали пробиваться к морю.

Это давалось не так легко - против нас поднялся весь гарнизон Решта, все обиженные, озлобленные казаками жители.

- Бей неверных! Правоверные, уничтожим подлых гяуров! - слышались крики сквозь бой пищалей и пистолетов и сабельный звон.

К морю мы пробились с большими потерями, кинулись к стругам и ушли. В море отрезвели от ханского вина и от пролитой крови. Дорого нам обошёлся винный погреб. Сделали перекличку.

- Говори, Серёга, - я устало полулежал на корме на подостланном, дорогом персидском ковре.

Загорелое лицо есаула блестело от пота, на скулах чернели росчерки сажи. В горящих глазах ещё бродил хмель, но не вина, а недавнего боя.

- Хорошо погуляли, атаман - эти собаки надолго нас запомнят! - он сплюнул за борт, что давно стало его привычкой, не предвещавшей ничего хорошего.

- Говори.

- Ты знаешь - казаки пару бочонков с вином в струг притянули.

- Да не томи ты!

Лицо Кривого застыло:

- Четыреста человек оставили в городе и все наши пушки - их солдаты Будар-хана уничтожили. Полон наш...

- К чёрту полон и пушки! - перебил я. - Четыреста казаков потеряли!

Я с ненавистью посмотрел в сторону берега - Решт уже был далеко, но на самой кромке берега можно было разглядеть серую кромку горожан, празднующих победу над казаками. Я стал сдирать с себя залитый и пропахший вином кафтан. Выкинул его за борт. Ветер сразу же прилип к обнажённому, потному телу.

- Тащи, Серёга, бочонки! Черноярец, где ты, бисов сын?! Собирайтесь, есаулы - помянем наших хлопцев!

- Сегодня они - завтра мы! - заметил Кривой.

- Мы посчитаемся с басурманами, обязательно посчитаемся! Сыграем тризну по нашим удальцам! - пообещал я.

* * *

В Фарабате мы рассчитались за всё. Город сожгли, а наши струги вновь были переполнены добычей и едва не черпали воду своими бортами.

Зимовали на полуострове Миян-Кале в шахском заповеднике. Вырыли бурдюжный город, насыпали вал, справили частокол. Со всех сторон - болота да зыбучие пески, так просто не подойдёшь. Нас обложили войска Аббаса, но не трогали - жали лета. Встречались в коротких стычках. Зима выдалась лютой и голодной. От грязи, комаров, болотных испарений и недоедания появились болезни. Зима унесла очень многих. Казаки устали, часто говорили о доме, о станицах.

Едва кончились зимние штормы и метели, едва пригрело солнышко, мы, обманув шаха, вышли в море и объявились на Трухменских землях. Казаки мечтали отогреться и отъесться после болезненного и голодного Миян-Кале. С огнём и кровью прошлись по трухменским кочевьям. Робята лютовали, хотели оторваться за зимнюю отсидку. В струги волокли войлок, бараньи туши, кувшины с конским молоком. Приоделись в тёплые туркменские малахаи. Отогрелись и наелись. Глаза заблестели, на серых от пыли, смуглых, пропечённых персидским солнцем лицах вновь появились улыбки. Заговорили об удачном походе и удачливом атамане - Стеньке Разине, и... о возвращении домой.

Домой, на Дон - я туда тоже стремился, особенно после того, как погиб мой названный брат Серёжка Кривой. Погиб он в одном из налётов. Сразила его пуля удачливого тайши, и не стало Серёги Таранухи по прозвищу "Кривой". Погиб мой верный есаул, спит вечным сном в туркменской земле.