Роберт Силверберг - Попасть в империю

Сначала появляются пять швейцарских армейских ножей. Затем — парочка прекрасных биноклей фирмы «Бош энд Ломб» и три банки кока-колы.

— Хорошо, — говорит Малрини, — держи их так.

Он ждет. Сулейман открывает ящик под столом и достает оттуда чудный охотничий рог из слоновой кости с серебряной отделкой, на которой искусно вырезаны изображения собак, оленей и охотников. Он держит рог на ладони и улыбается.

— Еще две колы, — говорит Малрини. — И три бутылки «Джорджо».

Улыбка Сулеймана становится шире. Но рог он не отдает.

— Две зажигалки, — говорит Малрини.

Но даже этого еще не достаточно. Наступает напряженная тишина.

— Убери один нож и достань шесть шариковых ручек.

Удаление одного ножа означает, что Малрини назвал свою окончательную цену. Сулейман это понимает. Он берет один из биноклей, вертит его в руках, разглядывает стекла. Малрини знает, что бинокли — один из самых популярных товаров в империи, где их называют «волшебными трубками, приближающими предметы, которые далеко».

— Еще один? — говорит Сулейман.

— Вместо двух ножей — согласен.

— Беру, — говорит Сулейман.

Наступает очередь турка. Он протягивает Малрини изумительный кулон, украшенный золотой филигранью с вкраплениями эмали, предлагая полюбоваться изысканным украшением. Тот приказывает Андерсону вынуть из мешка «Шанель № 5», бутылку «Чайвса», еще два бинокля и пакетик швейных игл. Сулейману все это нравится, но и только.

— Добавь еще компас, — командует Малрини.

Сулейман еще ни разу в жизни не видел компаса. Он осторожно трогает гладкое стекло и спрашивает:

— Что это такое?

Малрини показывает на стрелку.

— Она показывает на север. Атеперь повернись к двери. Видишь? Стрелка все равно показывает на север.

Ювелир мгновенно схватывает принцип, как мгновенно понимает и коммерческую цену предмета, столь необходимого для всех моряков. Его глаза загораются, и он говорит:

— Еще один такой, и я согласен.

— Увы, — отвечает Малрини. — Компасы — большая редкость. У меня есть только один.

И делает знак Андерсону убирать вещи в мешок.

Но Сулейман с усмешкой отталкивает руку Малрини, когда тот тянется за компасом.

— Хорошо, мне достаточно только этого, — говорит он. — Забирай кулон. — Затем придвигается к Малрини. — Эта штука, что указывает на север, — волшебная?

— Вовсе нет. Просто действие закона природы.

— Ах, нуда. Конечно. Ты еще привезешь таких?

— В следующий раз, — обещает Малрини.

Они уходят после того, как Сулейман, как полагается после завершения торговой сделки, угощает их чаем со специями. Малрини не любит ограничиваться одной лавкой. Он идет дальше в поисках места, которое, как он помнит, находится где-то на пересечении Багдадской дороги и улицы Воров; там живет торговец драгоценными камнями, но его дома Малрини не находит. Вместо него он видит нечто лучшее — лавку персидского ювелира, золотых дел мастера, где осторожно рассказывает — после изрядной порци и бренди и долгой беседы, — что прибыл по торговым делам из далекой страны. Встретив полное понимание, он обменивает несколько швейцарских ножей, биноклей, флакончиков с духами, бутылку «Джека Дэниелса» и пару роликовых коньков на потрясающее золотое ожерелье с жемчужинами, аметистами и изумрудами. И даже после этого ювелир чувствует некоторую вину за не совсем, с его точки зрения, равноценный обмен и, пока они, как полагаются, пьют чай, предлагает в награду еще пару серег с большими рубинами.

— Приходи ко мне в следующий раз, — настоятельно просит он, — У меня будут еще более красивые вещи, сам увидишь!

— А мы привезем тебе прекрасный секатор, — говорит ему Малрини, — А может быть, еще и швейную машинку, или даже две.

— Буду ждать с нетерпением, — горячо отвечает перс, когда понимает, о чем говорит Малрини, — Я давно мечтаю о таких чудесных вещах!

Его искренняя жадность очевидна, но это хорошо. Малрини всегда рассчитывает на здоровый интерес базарных торговцев и жадность местных аристократов, которым купцы продают товар, купленный у колдунов из какого-то Чикаго, — это помогает ему лишний раз не рисковать собственной головой. Колдовство здесь — тяжкий грех, однако стремление торговцев из всего извлекать выгоду вкупе с неутолимой страстью богатеев к таким экзотическим игрушкам, как швейцарские армейские ножи и зажигалки, заставляет всех закрывать на закон глаза. Ну, почти всех.

Когда они выходят из персидской лавки, Шмидт говорит: