Эдуард Байков: Подлунные истории (сборник)

– Весьма лаконично, – одобрительно отозвался Первый.

Тут проснулся сидевший за столом третий писатель, обвел приятелей осоловелым взглядом и заплетающимся языком поведал:

– Каков стиль, таков и автор.

После чего уронил голову на руки и захрапел.

Второй писатель снисходительно усмехнулся и продолжил:

– А можно написать и так: «Раскрылись врата адовы и выпустили рассерженного шмеля. Он злобным Азраилом с мстительным взором влетел в светелку… Раскаты грома невыносимым грохотом потрясли пространство. Газовая атака на Ипре – запасайтесь противогазами!.. О, кроткие фараоны речных долин! Разве ведом вам, познавшим вонь гуртового скота, столь яростные волны вселенского смрада?! Мучитель невозмутимо прогудел и вылетел вон. В запотевших окнах заалела огненно-рыжая Аврора. В воздухе бесчисленными вонючими мотыльками запорхали невидимые клубы испущенного газа…». А, каково?..

– Недурственно, но… – пожал плечами Первый и закончил свою мысль – …непонятно для большинства. Ибо публика как была дурой, так ею и осталась, а наш читатель, в основном – быдловчанин, прости меня, Господи!..

– Это вы зря, коллега, – поморщился Второй.

Снова ожил Третий и просипел:

– Каков стиль – таков и автор…

– Но вот, послушайте, – Второй вдохновенно возвестил очи горе, – можно ведь еще и вот как: «Веселье было в полном разгаре, когда двери, ведущие в апартаменты, распахнулись, и в просторную залу стремительным шагом вошел господин в черном фраке, с тросточкой в правой руке и моноклем в левом глазу. Общество на мгновение замерло, десятки пар глаз с любопытством уставились на вновь прибывшего незнакомца, затем гул голосов и звук, извлекаемый из притулившегося в углу рояля, возобновились. Между тем господин, ни мало не смущаясь, прошествовал на середину залы и, приподняв фалды сюртука, испустил газы. Раздавшийся звук был столь громким и резким, что некоторые из дам упали в обморок, а сидевший за роялем офицер вскочил, рывком выхватил из портупеи пистолет и, укрывшись за шкапом, приготовился отстреливаться. Наступила немая сцена… Наглец же, ничтоже сумнящеся в своем праве на столь дикую выходку, хмыкнул и размеренным шагом направился к выходу. Едва закрылась за ним дверь, все бросились к окнам – скорее распахнуть оные, дабы избавиться от удушающей и гнетущей атмосферы, кою нагнал хамоватый господин N. Дамы принялись за визг, мужчины чертыхались, а офицер, уразумев суть произошедшего, стал размахивать пистолетом, грозясь подстрелить «этого анфан террибля». Шум мало-помалу стихал, улетучиваясь из комнаты совместно с вонью. Но настроение у всех было вконец испорчено. Вскоре гости стали потихоньку разъезжаться…».

– Н-да, – глубокомысленно изрек Первый, – это годится разве что для той самой публики-дуры из времен Чехова, а то и Пушкина, но никак не…

– Каков стиль, таков и автор! – прерывая товарища на полуслове, почему-то злобно вскричал очнувшийся на мгновение Третий и вновь впал в пьяное забытье.

Больше в тот вечер они не спорили. Вместо этого отдали должное зеленому змию. А вскоре, неделю спустя в одном толстом литературном журнале вышла повесть в авторстве Третьего. И между прочим, там имелся такой эпизод: «В дверь Колонного зала, где проходило заседание Президиума Верховного Совета СССР, бесцеремонно протиснулся Крокодил Гена и, смачно шлепая по мраморным плитам с паркетными вкраплениями в середине, прошел к трибуне, поклонился и шумно пернул. Затем с довольным видом осклабился, разинув огромную клыкастую пасть, раскатисто рыгнул и со смехом выбежал обратно.

– Кто приказал?! – багровея, воскликнул Леонид Ильич.

– Это вы, батенька у Виссарионыча спросите, – хихикнул Владимир Ильич.

– Поймать стервеца и засунуть ему в гудок этот, как его – консенсус, – витийственно и самодовольно заявил Миша Меченый.

– Ша, потатчики! – цыкнул на них суровый Вождь, коего все кликали Лучшим Другом Авиации. – Гена – наша корова и мы ее доим.

Тем временем оперативники КГБ пылесосами и вакуумными установками откачали крокодилий смрад из зала заседаний, и собрание благородных мужей продолжилось».

Как-то пошел мужик в лес по дрова. Был у того мужика домик на садовом участке, а в домике – печь. Дело происходило осенью, в прохладную пору. Вот и решил мужик растопить печку, глянул, а дров-то нет. Пришлось идти за дровишками в лес.

Шел он, шел и, наконец, наткнулся на большое сухое дерево. Поплевал на руки, ухватил топор покрепче и только собрался рубить, глядь – откуда ни возьмись, медведь появился, прет прямо на незваного гостя. Перепугался мужик, прижался спиной к дереву, да выставил перед собой топор, от отчаяния решил подороже жизнь продать. А Топтыгин ему и говорит: