Наталья Суханова - В пещерах мурозавра

Вынужден он был и Матильду Васильевну попросить не отвлекаться, не пускаться в характеристики и предположения, а просто покороче рассказать, видела ли она утром Фиму и где именно.

- Да! Видела! Конечно, видела! "Вы будете, Фимочка, профессором", сказала я. А он мне: "Это не главное". Скажите, это слова обыкновенного мальчика или необыкновенного молодого человека?

- Бабунечка, это ж было три дня назад! - раздалось за дверью.

- А я разве говорю, что не три дня? Три дня назад, но я почти абсолютно уверена, что утром. Да, утром!

- Матильда Васильевна, нас интересует сегодняшний день! Видели вы сегодня Фиму? И покороче, пожалуйста!

- Да!

- Что - да?

- Вы же просили покороче, - тонко усмехнулась Матильда Васильевна.

- Итак, вы видели Фиму? Вы разговаривали с ним?

- Да, он всегда охотно разговаривает со мной.

- Сегодня?

- Что - сегодня?

- Сегодня вы разговаривали?

- Вы просите меня говорить короче, а сами все ужасно растягиваете. Я ведь, по-моему, вам говорила, что я была сегодня непричесана. Некоторые считают, что человек причесываются для того, чтобы нравиться. Но скажите, когда вы чистите зубы, вы делаете это для себя или для других?

- Матильда Васильевна, меня сейчас не интересует философия прически. Меня интересует, разговаривали вы сегодня с Фимой?

- Но я же как раз отвечаю на ваш вопрос. Сегодня я была непричесана, а непричесанный человек не должен выходить из своей комнаты, а может ли человек разговаривать, если он не вышел?

- Итак, вы не разговаривали с Фимой?

- Почему это я с ним не разговаривала? Мы никогда не ссорились, у нас были прекрасные отношения.

Людвиг Иванович встал и выпил воды. Он был немного раздражен, а следователь не должен раздражаться.

- Итак, сегодня утром вы Фиму видели, но не разговаривали с ним?

- Вот именно. Видела, но не вышла, не заговорила, потому что была непричесана, и, знаете, это единственный раз, когда я пожалела, что хорошо воспитана. Потому что, может быть, мне удалось бы его успокоить... - Бабоныко понизила голос и выразительно кивнула на дверь, за которой находилась Фимина мама.

- Вы его видели из окна?

- Да.

- И куда же он шел?

- Я слишком хорошо знала, куда он идет, чтобы продолжать смотреть.

- Ну, а как был одет Фима?

- На нем были феттры...

- Фетры?

- Ну, эти... короткие штанишки, блузой и открытые туфли... сандалии.

- Я понял: шорты, рубашка и сандалии... Скажите, Матильда Васильевна, а не было ли на Фиме чего-нибудь необычного... ну, такого, что нечасто надевают на себя мальчики?

Людвигу Ивановичу всего-то и надо было узнать, не было ли на Фиме, или хотя бы у него в руках, отцовского патронташа. Тетрадку можно было и за пазуху засунуть, но патронташ так легко не спрячешь. Однако по правилам следовательской работы Людвиг Иванович ни в коем случае не должен был спрашивать прямо: "А не было ли на Фиме патронташа?" - потому что у многих людей столь живое воображение, что стоит их так спросить, и они тут же представят мальчика с патронташем, а потом им покажется, что они именно с патронташем его и видели. И они скажут: "Да-да, на мальчике был патронташ. Такой коричневый". - "А может, желтый?" - спросит неопытный следователь. "А может, и желтый", - задумается свидетель, и тут же ему покажется, что в самом деле тот патронташ, которого он и не видел-то, а только очень живо вообразил, был желтый. "Действительно, желтый, - скажет он. - В самом деле, теперь я совершенно уверен".

Но Людвиг Иванович был опытный следователь и скорее проглотил бы собственный язык, чем стал бы задавать наводящие вопросы, тем более такому впечатлительному существу, как Матильда Васильевна. Поэтому он только и спросил, не было ли во внешности или в одежде Фимы чего-нибудь необычного.

- Он вообще был необычный мальчик - это было и в его внешности, - сказала Бабоныко.

- Ну, а не было ли на нем чего-нибудь воинственного?

- У Фимы? Воинственного? Он же не какой-нибудь хулиган! Нет-нет, у него не было ни камней, ни этой, как ее, шпаргалки... ну, из которой в птиц стреляют...

- Рогатки?

- Я и говорю: рогатки. Нет-нет, ничего такого.

- Но я имею в виду не столь примитивную воинственность. Вы бы не заметили, например, если бы у него были латы, шпага, пистолет или что-нибудь в этом роде?

- Пистолет? Но его ведь держат в... в конуре.

- Вы хотите сказать, в кобуре?

- Совершенно верно, я, по-моему, так и сказала.

- Кобуру бы вы заметили?

- Безусловно!

- А патронташ? - решился-таки на очень прямой вопрос Людвиг Иванович.