— Вы будете Чарли Манз? — спросил я.
— Точно. Чарли Манз — это я, — ответил старик. — А как вам удалось меня найти?
— Мне указал дорогу Ларри Хиггинс.
Он покачал головой.
— Хиггинс хороший человек. Раз уж Ларри вас направил сюда, значит, вы не держите камня за пазухой.
Когда-то он был крупным рослым мужчиной, но его обглодали годы. Рубашка свободно болталась на его широких плечах, мятые брюки казались какими-то пустыми. Голова его была непокрыта, но, благодаря густым стального цвета волосам, создавалось впечатление, будто на нее надета шапка, а лицо заросло короткой и довольно неопрятной бородой. Я никак не мог решить, отпускал ли он эту бороду намеренно или просто несколько недель не брился.
Я представился и сказал, что меня интересуют скунсы и мне известно, что он пишет книгу.
— Похоже, вы не прочь присесть и немного поработать языком, — сказал он.
— Если вы не возражаете.
Он встал с кресла и пошел к хижине.
— Садитесь, — сказал он. — Если вы собираетесь у меня немного погостить, вам лучше сесть.
Я огляделся — и, боюсь, слишком выразительно, — ища глазами, куда бы мне примоститься.
— Садитесь в кресло, — сказал он. — Я его для вас согрел. Сам я устроюсь на полене. Мне это только на пользу. А то я тут нежусь, почитай, с самого полудня.
Он исчез в хижине, и я опустился в кресло. Рассевшись в нем, я почувствовал себя последней скотиной, хотя не сделай я этого, он бы наверняка обиделся.
Кресло оказалось удобным, я мог отсюда созерцать долину и холм напротив — и все это было прекрасно. Землю устилали опавшие, но пока не утратившие своих красок листья, а несколько деревьев еще щеголяло в лохмотьях летних нарядов. По упавшему стволу пробежала белка, остановилась у самого его края, присела и принялась меня разглядывать. Она подергала хвостом, но не выказала ни тени страха.
Меня окружали красота, тишина и такой безмятежный покой, какого я не знал уже много лет. Я мог понять, что испытывал старик, коротая в этом кресле долгие часы золотистого послеполудня. Здесь было на что смотреть. Я почувствовал, как на меня нисходят покой и умиротворение, и я даже не вздрогнул, когда из-за угла хижины вразвалку вышел скунс.
Скунс остановился и вытаращил на меня глаза, приподняв изящную переднюю лапу, но, немного погодя, степенно и неторопливо прошел мимо меня по двору. Думаю, что он был не очень большой, но мне он показался огромным, и я приложил все усилия, чтобы случайно не шевельнуться; у меня не дрогнул ни один мускул.
Из хижины вышел старик. В руке у него была бутылка.
Он увидел скунса и восторженно закудахтал.
— Бьюсь об заклад, что вы здорово струхнули!
— Только в первый момент, — сказал я. — Но я сидел тихо, и он, видно, примирился с моим присутствием.
— Это Феба, — сказал он. — Страсть какая назойливая особа. Шагу нельзя ступить, чтобы на нее не наткнуться.
Он вышиб из штабеля полено и поставил его на попа. Тяжело опустился на него, откупорил бутылку и протянул ее мне.
— От разговоров пересыхает горло, — сказал он, — а у меня давненько не было компаньона по части выпивки. Сдается мне, мистер Грэйвс, что вы человек пьющий.
Стыдно сказать, но я чуть было с жадностью не облизнулся. За весь день у меня во рту не было ни капли спиртного, и я так закрутился, что у меня даже в мыслях не было пропустить стаканчик, и только сейчас я понял, как он мне необходим.
— Мистер Манз, до сих пор у меня была репутация человека, который никогда не отказывается от выпивки, — сказал я. — Я не собираюсь опровергать это.
Я запрокинул голову и деликатно отхлебнул из бутылки. Виски было не первого класса, но приятное на вкус. Я обтер рукавом горлышко и передал ему бутылку. Он сделал умеренный глоток, потом вернул ее мне.
Скунсиха Феба подошла к нему, поднялась на задние лапы и положила передние ему на бедро. Он опустил руку и помог ей взобраться к себе на колени. Там она и улеглась.
Зачарованный этой сценой, я настолько забылся, что приложился к бутылке два раза подряд, тем самым опередив хозяина на один глоток.
Я отдал старику бутылку, и он сидел теперь с бутылкой в одной руке, другой почесывал скунса под подбородком.
— По делу вы пришли или просто так, — сказал он, — я все равно рад вам. Я не из тех, кому в тягость одиночество, и на жизнь я не жалуюсь, однако для меня всегда праздник поглядеть на лицо ближнего. Но вас что-то гнетет. Неспроста вы пришли ко мне. Вам хочется снять с души эту тяжесть.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу