Татьяна Суворова - Черный талисман

Кто-то схватил Валентина за руку. Мгновенно приготовив почти вежливую отповедь, он обернулся.

Но это был не ненавистный факультетский комсорг, а незнакомый старик в ярком молодежном плаще. И со странными глазами: желтыми, напряженными. Валентин мысленно хмыкнул: "Уж не признал ли он во мне убийцу своей самостоятельно сдохшей собачки или там кошки?"

- Извините, я спешу на лекцию.

Нейтральный дипломатический тон, попытка вырваться.

- Ты сын моего друга, - сказано не как вопрос, а как утверждение.

- Вы обознались. - Он уже не скрывал раздражения.

- Я не могу обознаться. Об этом позаботился твой отец.

- Мне все равно. Отца я не видел, он мне безразличен, и говорить с его знакомыми мне не о чем. - Валентин рванулся, но хватка старика была мертвой.

- Я понимаю, Людмила Борисовна сердита, не может простить такого обращения с собой... Она настроила и вас... Возможно, Нэк и перегнул палку, ему следовало бы быть бережнее с вашей матерью. Но у вас говорят: не вспоминайте о мертвых плохо.

Валентин молчал, ни во что не вслушиваясь и обдумывая свое избавление. Старик, не отпуская рукав и не ослабляя хватки, шел рядом.

- Вы спешите? Хорошо. Через минуту я перестану вас задерживать. Только проверим одну вещь, ладно? У вас есть что-нибудь твердое?

Словосочетание "перестану задерживать" врубило внимание Валентина. Он неделикатно, пристально посмотрел в зрачки старика - определить, не врет ли тот. Эти желтые глаза смотрели чересчур, неприятно пристально - словно бы рассматривали диковинку на витрине. Если бы не боль, промелькивающая под этим любопытством...

- Ладно, поверю. - Он полез в свою куртку. На днях некто Окунь, совершенствуясь в юморе, завернул базальт в бумажку от шоколадного батончика и угостил им Валентина. С тех пор этот камень так и болтался в кармане.

- Отлично. Сжимайте его так, словно собираетесь раздавить. Пожалуйста. Вы сжимаете? - Старик, покусывая губы от волнения, смотрел в землю и вертел в руках прозрачную палочку.

Валентин пожал плечами, улыбнулся нелепости ситуации:

- После этого я ухожу. В соответствии с вашим обещанием.

Камень, зажатый в кулаке, был холодным, твердым. Палочка прикоснулась к предплечью, по руке прошло что-то вроде колючего, обжигающего разряда. Пальцы непроизвольно сжались сильнее, и...

Базальт раскрошился.

Валентин потерял всякую ориентировку в мире, вместо мыслей в голове бесился хаос.

- А сейчас мы поговорим по-настоящему, верно? - Голос старика долетел откуда-то из-за края света.

- Я учу к экзамену! - Валентин спешно сорвал очки-проектор, сунул их между спинкой дивана и подушкой. В комнату вошла тетя Нина. Критически оглядев и здешний вековечный беспорядок, и племянника, валяющегося на диване, сказала:

- На этот раз нормально смотришь на то, что учишь? Валентин помотал головой, указывая пальцем на свое лицо. Однажды тетка застукала его с проектором и потом долго ворчала по поводу "неумных фокусов современной молодежи".

- Когда подстрижешься? К тебе из университета. - Перескок с темы на тему произошел на одном дыхании. Дверь открылась чуть шире, и в комнату просочилась староста группы Ольга Скворцова. Привычно-кокетливо, без необходимости поправила слишком яркую блузку, улыбнулась:

- Привет отличнику-ренегату!

Тетя Нина, не поняв смысл фразы, приподняла подведенные брови. Но, поскольку никто ничего не объяснял, качнула головой и вместе с аппетитными кухонными запахами вышла из комнаты. Валентин мысленно, облегченно выдохнул. Олька молча расчистила кресло и продолжила, только усевшись в него:

- Две двойки подряд! Ну что это такое? Знаешь, как кураторша психует? Хочешь, чтоб твоя тетка узнала?

- Пусть. - Валентин с видом ангельского смирения глядел в окно, на пропитанные смогом тучи. - Я влюбился и могу думать только о Ней. Ясно?

Олька прыснула, взмахнула пухленькими ручками - и случайно смахнула со стола две учебные фильм-кассеты.

- Ой, наш робот человеком стал, влюбился! К концу четвертого курса, но стал! Ой, а что за пленочки, нет, стеклышки, я уронила?

Скворцова нагнулась, подняла фильм-кассеты и начала их вертеть в пальцах. Молчание сгущалось. Желание выставить ее увеличивалось. Наконец Олька положила "стеклышки" на место, хмурясь, посмотрела на Валентина и на диван. Немедленно откинула голову, манерно и недоуменно сощурила глаза:

- А почему ты учишь зарубежную литературу? Мы же сдаем ее последней!

- Я ее не учу.

- Ага, а почему она у тебя раскрытая на диване лежит?