Леонид Смирнов - Зона поражения

Рассольникову хотелось выматериться, но он взял себя в руки и ответил миролюбиво:

— А пояса на что?

Антигравитационные пояса беззвучно перенесли археолога и Кребдюшина к челноку, и Платон с полукровкой зависли в воздухе напротив выходного люка. Под ногами была лужа, вода быстро испарялась на морозе.

— Ну, и что теперь? — ворчливым голосом осведомился полукровка.

Платон не ответил. Его передатчик выдал электромагнитный импульс строго определенной частоты — специальный сигнал, которому его научил Двунадесятый Дом. Пассажирский люк открылся.

— Другой разговор! — восторженно завопил Кребдюшин. Его настроение менялось моментально.

Страхуясь от неприятных неожиданностей, археолог, прежде чем зайти внутрь, послал в челнок струю сонного газа. А когда через двадцать секунд газ рассеялся, они с Кребдюшином вошли в кабину и обнаружили лежащего на полу человека в скафандре.

Платон не сразу признал в изможденном старике холеного коменданта крепости «Запор-4». Сигнал «SOS» подавал висящий у него на поясе тахионный передатчик. Они подхватили безвольное тело Сандерсона и потащили к шлюпке.

Очнулся комендант уже на тральщике. Он и здесь лежал на полу. Никакой мебели на кораблях имперской эскадры не было. Термопсисы использовали вместо нее силовые поля. Скафандр и мундир кто-то с него снял. Рядом находился Автомедик, который зондировал тело Сандерсона. Лейб-коммодор поднял голову, обвел глазами кают-компанию, куда его внесли, и зарычал. В дверях тотчас возник Непейвода.

— Все в порядке, — поспешил успокоить он раненого. — Теперь все будет хорошо.

Двунадесятый Дом наклонился над комендантом и, не ожидая нападения, прозевал бросок. Сандерсон схватил муравейника за кисть протянутой руки, подтащил ко рту и вцепился в нее зубами. Он глотал «муравьишек» не жуя, давился, кашлял, и вид у него был совершенно безумный.

Непейвода рванулся и, оставив сотни клеточек во рту коменданта, отскочил к двери. Лейб-коммодор бессильно обвалился на пол и закрыл глаза. Очухается и будет караулить. Вдруг кто-нибудь зазевается и подставит лицо или пальцы?

В дверном проеме показались Платон и Кребдюшин. Увидев, что Двунадесятый Дом держится за руку, полукровка злорадно вскричал:

— Я вас предупреждал! Вот вам его благодарность. — Кребдюшин с сожалением похлопал себя по ремню, где отсутствовала кобура. — Надо шлепнуть его, пока он не взорвал корабль.

Археологу больше всего на свете сейчас хотелось прихлопнуть самого полукровку. Но ему он ничего не сказал, зато набросился на Автомедика:

— Почему не лечишь раненого?!

— Как это не лечу? — обиделся тот. — Я начал с самого главного — со спинного мозга. А центр голода и сам постепенно успокоится…

«Сволочная натура у этих ксенов — только и ждут, чтобы прищемить человечеству хвост. Но человечество большое, миллиардоголовое, его так просто не прищучить. А вот каждого отдельно взятого' хомо сапиенс очень просто обмануть, подставить, укокошить. Сделал свое дело, закопал труп, смыл со щупалец кровь, огляделся: не видел ли кто, не слышал ли? Не мчится ли мстить за невинно убиенного военный флот, не тянется ли с Земли карающая десница? Нет, не мчится и не тянется. Судьба отдельной особи — ее личное дело. Каждый за себя, один бог — за всех. Значит, можно искать новую жертву. Охота продолжается. Масса удовольствия и минимум риска…»

«Оболтус» начал подготовку к драпу, едва спасательная шлюпка отправилась к Тиугальбе. Нечего рассусоливать, когда золотой горшок на борту и термопсисы того гляди сообразят, что «Поскребыш-112» захвачен.

Пока археолог и Кребдюшин были в. отлучке, корабельный мозг решил переговорить с Непейводой. С каждым из пассажиров «Оболтус» хотел побеседовать один на один и всякому сказать разное.

Двунадесятый Дом по-турецки сидел на полу в командной рубке тральщика и следил на экране за полетом шлюпки.

— Мой план прост: мы сообщаем командующему эскадры, что взяли языка, и сходим с орбиты — якобы для того, чтобы доставить его на флагман. Удалившись от планеты, делаем гиперпрыжок — и видали нас. Тральщик ходит быстро — должны уйти от погони.

— Слишком хорошо, чтобы быть правдой, — пробормотал Двунадесятый Дом. — Скажи-ка лучше, цукахарец хренов: какой сюрприз ты заготовил на потом? — Муравейник употребил Платоново выражение.