Виктор Тарасов - Повести и рассказы (-)

2. Во-первых, адресат оказывается не столь очевидно и четко очерченным. Давно замечено, что писатель вряд ли имеет в виду читателя как конкретную личность, адресат для него - чистая абстракция. При описании он опирается на индивидуальные психические законы восприятия (читатель как личность) и на его "общественный разум" (читатель "общественноусредненный"), иными словами, обращается одновременно и к читателю-индивиду, и к обществу в целом.

Собственно, говорить здесь можно уже не о диалоге, а о многостороннем общении. Общество как заинтересованное лицо, третий агент может выступать в самых различных ролях: начиная с прямой цензуры и кончая внутренней "заангажированностью" (терминология Ролана Барта) самого писателя.

Итак, мы видим, что адресат, в значительной степени, раздваивается, а затем - утраивается.

Ибо замечено, что адресатом может быть и сам писатель. Имеется в виду не мемуарная традиция, но тот факт психологии творчества, что писатель часто "выпускает наружу" свои призраки (вспомним Ф. М. Достоевского), то есть происходит нечто вроде психоаналитического лечения путем осознания и выговаривания своих кошмаров. Достаточно вспомнить, например, известные положения Д. С. Лихачева о том, что у Достоевского "...действуют не целые люди, а борющиеся в них духовные силы", или положения М. М. Бахтина о бесконечном внутреннем диалоге с самим собой.

Другими словами, при близком рассмотрении отношения "адресант адресат" оказываются сложными и "размытыми". Активность каждой из трех сторон, их роли, "статус" по отношению друг к другу могут меняться. Так, например, они могут сливаться между собой для третьей стороны (для читателя писатель и общество часто выступают в одном лице). Что можно сказать, например, о хокку-"сообщении", "посланном" японским средневековым поэтом через интерпретаторов - французских символистов современному русскому читателю?

3. Во-вторых, единовременность акта коммуникации вызывает большие сомнения. Структуралисты полагают само собой разумеющимся, что у читателя в руках должен быть ключ от шифра, а "задачи стилистики сводятся к контролю за декодированием". (Риффатер М., Критерии стилистического анализа (В кн.: Новое в зарубежной стилистике. Вып. 9. М., 1980. С. 73).

Но факт очевидный, что для того чтобы читатель имел ключ, его нужно ему вручить, то есть вступить с ним в некий предварительный контакт (условно назовем его "предкоммуникативным"). Что же это за контакт? Ответ прост: это язык! Стихия языка должна "омывать" и адресанта, и адресата задолго до того, как они стали таковыми. Причем предварительный контакт должен быть успешным и закончиться неким негласным договором на "основной", литературный контакт.

Итак, хотя и существует единичный носитель акта коммуникации (книга), единовременность акта утрачивается, а сам акт, в известной степени, "размывается".

4. В-третьих, положение языка в качестве проводника сообщения пассивной ролью никак не исчерпывается. А именно пассивность и подразумевает простая формула: "закодировал - передал - декодировал". Язык не мог бы служить проводником, если бы не нес в себе нормативных элементов и системы ограничений; одновременно эти ограничения накладываются и на само сообщение, проводник "нормирует" импульс. С другой стороны, всякий импульс изменяет материал проводника, каждое произведение изменяет язык, и, в конечном счете, важны именно эти изменения.

Итак, мы видим, что проводник как бы "сливается" с сообщением, оно "протекает" через него как через решетку лингвистических норм, и, в свою очередь, решетка долго "хранит о нем память" в виде литературных шаблонов.

5. В-четвертых, об адекватности декодирования. Для структуралистической поэтики тут все просто, словно речь идет о расшифровке телеграфного сообщения. Но будь это так, чтение литературы было бы скучнейшим занятием на слете. Л забота писателя при этом сводится к тому, чтобы "направить читателя на правильное декодирование", (Риффатер М.). При этом не учитывается, что и эта "забота писателя", и само "направление читателя" потребуют, в свою очередь, особого кода, кода кодов и т. д.

Итак, попробуем разобраться с точки зрения теории информации, что же подлежит кодированию на самом деле. А. Моль пишет: "...Свойство непредсказуемости, характеризующее сообщение, и лежит в основе теории информации (Моль А., Социодинамика культуры, М., Прогресс. 1973. С. 100). Возьмем, например, образ: "Она цвела как роза". По мысли структуралистов, это, как всякий образ, - закодированное сообщение. Но подобное сообщение уже не несет для нас никакой информации, ибо "информация есть мера оригинальности". (Моль А.) Это же сообщение для нас абсолютно предсказуемо, "пусто", а поэтому декодированию не подлежит. А между тем наличие таких "банальностей", не подлежащих "зашифровке - расшифровке", в сообщении обязательно, ибо сообщение в целом никак не может состоять из "новизны", для нормального восприятия нужны и носители "привычного и понятного".