- Можете с ним откровенней. Сержант человек надежный. С первых дней на фронте.
Генерал-инженер показал жестом: мол, понял, и продолжал слушать.
- Только мы расположились, лейтенант Летягин обошел роту. Нужны, говорит, слесари и электрики. Нашлось таких семеро и даже один кузнец. Ушли они все на станцию. Потом лейтенант возвратился, позвал меня с Хуциевым проволоку перетащить. Ее там на станции полная кладовка была. Всю и перенесли на поле. Показал ротный, где ее прокладывать, как присоединять. Поторопил, а сам убежал обратно. Закончили мы работу, всю поляну, аж до болота, проволокой устелили. А там до танков трава была, и проволоку эту не видно. Пошел я докладывать. Гляжу, со стороны деревни Ефимов идет, тот, что кузнец, два полных вещмешка тащит. <����Чего, спрашиваю, - несешь?> - <����Зеркала по избам собирал>. - <����Зачем?> А он смеется: <����Чтоб фрицы на себя полюбовались, когда мы их бить будем>. Лейтенант тоже мне навстречу попался. Прошли мы с ним по огневым нашим точкам. И он всем хлопцам говорит: <����Главное, не давайте немцам из машин выйти>. Ну а больше ротный в расположения не появлялся, все чего-то там на станции делал. В это время, слышим, начался бой у Соколовки, а часа через два фашистские танки появились у нас. И тогда-то начались чудеса! Только такая гадина вползет на поляну, где мы проволоку проложили, и словно прилипнет. Стоит, башней ворочает, а ни с места.
- Как же им удалось все-таки уйти? - поинтересовался Чигодаев.
- Не всем, - поправил сержант. - Четыре машины наши бронебойщики сразу порешили. Подбили бы больше, да они такой огонь открыли, головы не поднять. И застрявшие шпарят, и задние, что пройти из-за них не могут. Шутка ли, пушек сорок! Потом задние развернулись, начали уходить. А эти еще долго огрызались. Двоих мы подожгли. Но один, шальной, давай палить по электростанции. Раза три попал. И вдруг, видим, те, что остались целы, стронулись. Рванули, только не на нас, а обратно, ушедшие танки догонять... Когда я прибежал на станцию, в живых там никого не было.
Ответив еще на несколько вопросов, сержант попросил разрешения идти. Едва за ним закрылась дверь, Никитин произнес:
- Все это очень интересно, но бесполезно. Никто, кроме тех, погибших вместе с Летягиным, не знает, чем он занимался.
- Наша задача не упустить ни одной детали, чтобы потом по ним восстановить изобретение лейтенанта, - возразил генерал Чигодаев.
- Нет уж, нам надо или решить загадку здесь, или признать, что все мы пигмеи в сравнении с этим мальчиком.
- Тише, товарищи, - остановил Никитина Чехов. - Ставка Верховного Главнокомандующего требует от нас сделать все возможное. У вас ведь, Борис Васильевич, были какие-то на сей счет идеи?
- Весьма смутные. Но давайте подумаем вместе. Дайте кто-нибудь бумаги.
Капитан-особист достал из полевой сумки новенький блокнот с плакатом <����Родина-мать зовет!> на обложке и положил перед Никитиным. Все сгрудились вокруг.
Утро застало их в тех же позах. Окна засияли акварельной ясностью. Чехов задул ненужную уже лампу и разогнулся.
- Да, - задумчиво произнес Шершевский. - Если мы и на верном пути, нам не хватает только одного - светлой головы этого юноши.
Никитин, чинивший ставший уже коротким карандаш, не подымая лица, отозвался:
- Может, когда-нибудь у вас в институте или у меня в конструкторском бюро изобретут такую установку. Уйдут на это годы, много сил и много средств. Изобретатели получат по заслугам: и славу, и большущие премии. И наверняка люди скажут, что они совершили научный подвиг. А как же назвать то, что сделал Летягин?
...Уже сидя в своей пятнистой <����эмке>, генерал-инженер вдруг вспомнил о зеркалах. Во всех своих версиях комиссия почему-то их упустила. Но зачем они понадобились лейтенанту? Если даже Летягин решил воспользоваться солнечной энергией, это тем более было непонятно. Да, зеркала, пожалуй, та деталь, которая оказалась им и вовсе не по зубам...
<����Эмку> снова тряхнуло, и мысли получили другой оборот. До чего неосторожно устроен наш мир, думал Чехов, то он теряет ценности, которые имел, то те, что мог бы приобрести.