Роберт Силверберг - Лагерь Хауксбилль

Очень скоро он понял, что назначил ей свидание. Себе самому он объяснил это как благородный поступок – пусть она, эта толстая безыскусная девушка, получит хоть однажды в своей жизни удовольствие. Он не сомневался, что поладить с ней будет просто. Ему тогда даже не пришло в голову, что он непреднамеренно, даже походя, выпотрошил Джека Бернстейна, подцепив таким образом Джанет. Однако позже, когда он над этим задумался, то решил, что не сделал ничего плохого. Джек давно подзуживал его прийти на это собрание, обещал, что здесь можно познакомиться с девушками. Разве он виноват в том, что обещание было выполнено?

Когда они возвращались в метро поздно ночью домой, Джек был скованным и угрюмым.

– Собрание было скучным, – сказал он. – Но они не все бывают такими плохими.

– Наверное.

– Иногда некоторые из них увязают в дебрях диалектики. Но дело это стоящее!

– Да, – согласился Барретт. – Пожалуй.

Тогда он не собирался идти еще на одно собрание. Но он заблуждался, так же, как оказалось, заблуждался еще в очень многом в те годы. Тогда Барретт и не понимал, что вся его дальнейшая жизнь была уже предопределена в этом обшарпанном подвале. Он не понимал, что к нему надолго пришла любовь и что в тот вечер он оказался лицом к лицу со своей нелегкой судьбой. Он и представить тогда не мог, что превратил друга в яростного врага, который в один прекрасный день отомстит ему очень необычным образом.

Вечером того дня, когда прибыл Лью Ханн, как и в любой другой вечер, узники лагеря «Хауксбилль» собрались в главном здании поужинать и отдохнуть. К этому их никто не принуждал – здесь вообще почти ничего не было обязательного – и некоторые предпочитали есть одни. Но сегодня вечером все, кто только мог, пришли сюда, ибо это был один из тех редких случаев, когда перед ними был новичок, способный рассказать о событиях там, наверху, в мире людей.

Ханн чувствовал себя неуютно в роли достопримечательности. Он, казалось, по натуре своей был человеком застенчивым и не очень-то хотел оказаться в центре внимания всех здесь собравшихся. И вот он сидел среди узников, а люди, которые были на двадцать-тридцать лет старше его, толпились возле него и засыпали вопросами. Было очевидно, что это собрание не доставляет ему большого удовольствия.

Сидя в стороне, Барретт почти не принимал участия в беседе. Он давным-давно утратил интерес к идеологическим переменам там, наверху. Ему стоило немалых усилий вспоминать о том, что некогда его в высшей степени волновали такие понятия, как синдикализм, диктатура пролетариата или ежегодная гарантированная плата. Когда ему было шестнадцать лет, и Джек Бернстейн тащил его на сборы ячейки, он был практически равнодушен к этим вещам. Но вирус революции заразил его, и когда ему стало двадцать шесть и даже тридцать шесть, его все еще настолько глубоко интересовали эти животрепещущие вопросы, что он по собственной воле подвергал себя риску тюремного заключения и изгнания из-за них. Теперь он проделал полный круг назад, к политической апатии своей юности.

Нельзя сказать, что его перестали занимать человеческие страдания, просто степень его сопричастности к политическим кризисам двадцать первого столетия уменьшилась. После двух десятилетий в лагере «Хауксбилль» тот мир двадцать первого столетия стал для Джима Барретта туманным и далеким, и его энергия сосредоточилась на преодолении тех кризисов и сложностей, о которых он привык думать теперь, то есть кризисов и сложностей Кембрия.

Он внимательно прислушивался к беседе, но главным образом потому, что его интересовал Лью Ханн, а не текущие события там, наверху. Барретт пытался понять, что тот за человек, но у него ничего не получалось.

Ханн вообще говорил очень мало. Он, как обороняющийся фехтовальщик, только отбивался и уходил в сторону.

– Есть ли какие-нибудь признаки ослабления ложного консерватизма? хотел знать Чарли Нортон. – Я имею в виду то, что они давно обещали покончить с сильным правительством в течение тридцати лет, а его вмешательство во все стороны жизни становится все сильнее и сильнее.

Начался ли все-таки процесс ослабления гаек?

Ханн беспокойно заерзал на стуле.

– Все еще обещают. Как только условия станут более стабильными…

– А когда это произойдет?

– Не знаю. Думаю, это все красивые фразы.

– А что можно сказать о коммуне на Марсе? – спросил Сид Хатчетт. – Она внедряет своих агентов на Землю?